Кость для Пойнтера (СИ)

Звук вышел едва ли не тошнотворнее вчерашнего. Причем не за счет инструмента -- настоящая чаранга ясно и неоспоримо явила свое отличие от тыквенной самоделки. Просто, в отличие от чутья на человеческую суть и помыслы, слух у Великого Шамана отсутствовал едва ли не начисто. Я еле распознал в фальшивом бренчании мотив заарского станичного распева «Отцовский дом пропьем гуртом» .

Зато выражение крайнего изумления пополам с гримасой невольного отвращения на моей физиономии, думаю, никак нельзя было не распознать. Не желая и дальше терзать уши своему единственному слушателю, старик оборвал игру так же неожиданно, как начал.

-- Что, собаки на Главную Луну слаще воют? -- спросил он прямо в лоб с легкой усмешкой, ничем не показывая, что моя реакция для него обидна или неприятна.

Вопрос в который раз заставил меня выбирать между вежливостью вкупе с соблюдением своих интересов -- и предельной откровенностью. Весь ход разговора подсказывал, что незачем стесняться с правдивым ответом, однако оставался шанс, что на счет своего исполнительского таланта у Сантуцци может быть пунктик, изъян, наподобие отсутствия слуха.

Но у меня не было времени колебаться, выбирая более вероятный из двух вариантов. Сделав ставку на мудрость хозяина, я вдохнул поглубже и честно сказал:

-- У тех собак, наверное, практики больше. Или альтийский медвед им на ухо не наступал.

Старик спокойно, не меняясь в лице, кивнул сам себе, словно подтверждая верность ответа. Пронесло...

Пронесло, да не совсем. Потому что, поглаживая полированный бок инструмента, демонов старый шутник хитро прищурился и снова спросил:

-- А скажи-ка, там будут играть лучше меня?

Вопрос опять оказался с подковыркой. Каким должен быть ответ -- подтверждающим нужду тесайрцев в инструменте или честным? Один раз я угадал, решив, что правда для Великого Шамана дороже самолюбия, но сейчас-то обе позиции совпадают! Не принял бы он очередную истину за лесть. Содрогнувшись, я вспомнил ни с чем не сравнимый голос Жака-Простака, звучащий под его же незатейливое треньканье.

Однако нарочитые раздумья способны превратить в ложь любое решение, каким бы верным оно ни было на самом деле.

-- Еще хуже! – выпалил я с чистой совестью и вовремя сообразил добавить: -- Только им это для души, а не для забавы. Потому что родное.

-- Еще хуже?! Мадре ди рагионеволе э Сорте санта!!! – в шутливом изумлении разразился Сантуцци цизальтинской божбой, но тут же сделался серьезен. -- Кому другому не поверил бы, но ты, Джек, умеешь врать не лучше, чем я играть на чаранге.

Облегченно вздохнув, я пропустил мимо ушей ответный комплимент Великого Шамана. Все равно в мои планы не входило состязаться с ним самим или кем-либо еще в искусстве записного лжеца, равно как и в толковании его личной выгоды. Правда, в плане последнего еще оставались неясности, так что я забормотал едва ли не в духе балаганного генерала из фарса про Тео-Шарпшутера: «Оправдаю, отслужу, отстрадаю, отсижу».

В противовес прежним скользким моментам это невинное замешательство вызвало у старикана бурю деланного возмущения. Призвав еще раз Мать всех разумных рас и саму Судьбу в свидетели перед долгой тирадой совсем уж непереводимого альтийского фольклора, он завершил монолог возмущенным восклицанием:

-- Почему все считают Сантуцци таким крохобором! Не понимаю этих людей!

И пояснил уже куда серьезнее, сбросив балаганную личину:

-- Будем считать это страховыми расходами. По той же статье, что и нынешний урожай Зала Миллиона Бликов.

От этих слов у меня с души упал камень покрупнее любого из тех, что могли «уродиться» на стенах алмазной пещеры. Собрав в кулак разбегающиеся мысли, я выжал из себя более-менее внятное:

-- Спасибо! А то совсем извелся, думая, как рассчитаться.

-- Ты уже за все заплатил, -- отчего-то старик Джованни, Великий Шаман Ближней стороны гор, улыбнулся не ехидно, как у него чаще всего получалось, а грустно.

Сомневаться в его словах не приходилось. Не заплатил, так отработал. Спина под брезентом и камуфляжем была мокрой от пота, будто все это время я таскал камни по всей Ярой Горке, и не те прозрачные, как вода, что под строгим взглядом хрустальных линз выстроились по ранжиру перед новым владельцем, а самые настоящие булыжники. Да и загривок ломило, как после тяжелой работы -- не разогнуть.

Так я и попятился к выходу, толком не распрямившись, с крепко зажатой в руках вожделенной чарангой. Еще бережнее укутал столь дорого вставший инструмент в мягкий лоскут, выпрошенный у дородной скво, а поверх еще в замшевое пончо стража, убитого Тнирг.