Космическое Мироздание. Неоник-миры. Start-trips

Тому было несколько довольно весомых причин. Во-первых, в лагуне Святой Лайэрины ещё никогда и никто не приставал к берегу, оставшись живым. Впрочем, оставшись мёртвым, к берегу прекрасной безумицы древности тоже никто не добирался: корабли изнашивались в полный тлен далеко на подступах к заветным серебрянным пляжам, а сказать что-нибудь определённое о душах высвобожденных моряков никто ничего толком не мог – кто утверждал, что их «растворяло средь звёзд», кто клялся на паперти, что «видел любого из них разбросанными по свету», кто пользовался и ещё более изысканными, как и ещё более малопонятными аллегориями. Во-вторых, команда на этот раз была целиком на стороне юнги в её споре с капитаном Дейси Шрёдером и с Куртом Ди Ганом осудивших её за вафлизм на трёхдневное отирание мостика без права спуска на трюм. И, в конце концов, все давно уже рвались к домам, к своим портовым публичным домам Дамстердама, который звёздные карты сулили уже через каких-то несколько дней пути. Поэтому-то шотландский метис, кок на камбузе и страстный волынщик в любви, Ибраил Гватемал вместо золотого кольца утренней чашечки кофе протянул капитану Дейси чёрную метку на открытой ладони, а старина Чуки-Гек, смоляной каирский гигант, дрянь-надвахтенный, заслонил всем собою, подобно туче, пылающую молниями в глазах юнгу Джи от возможного гнева Ди Гана.

Курт Ди Ган приказал повесить на рее «виолончелевы качели» для юнги Джи и ебал её небольно, но унизительно, в задницу на виду у команды всей и у дельфинов играющих стаями на живых океанских течениях, не обращая ни малейшего внимания на печально вздрочнувшего на корме Чуки-Гека. Капитан смыл волною позор нанесённый командою корвету кованному из ледрегийской верной истине стали: три прекрасных невольницы были брошены на усмирение балтийских бродяг, которыми вся преимущественно полнилась морская команда корвета; и обесточило матросское воинство о эти три тонкостанные золотые жилы. В довершение ко всему был отдан приказ не просто войти в лагуну Святой Лайэрины, а «Первым войти!», будто кто-то ещё мог решиться оспаривать столь безумную идею владельца корвета «Sun/Caster Lan Ka»…

Склянки звякнули робко 0.30, когда первый винт вспыхнул в пазу компасодержателя и превратился лишь в луч безобидной кавер-аннигиляции. Компас несвойственно жалобно скрипнул, утратив свою треть-опору и через несколько секунд, по прошествии ещё двух лучей, рухнул на штурвал основной навигации. Фортуна щадила корабль, но крепления одно за другим стали рваться и попросту исчезать – это было очень красиво и страшно…

Когда первый луч голубого тропического солнца коснулся вершин терракотовых пальм, высадившаяся в уцелевшие шлюпки команда наблюдала, как озарился целой вереницей пронзительно-прощальных лучей ринувшийся через миг в пучину борт-корвет ледригийской испытанной верности. Серебром своих пляжей-песков ждал привычно-случайных гостей своих остров Свободы и Нежности, хранимый бережно легендами и оберег-мифами остров Либерасьон Де Ла Труаль…

***

Хижина единственной обитательницы и полномочной владелицы острова либреттки Роби Мак-Гон была сложена из полупрозрачных стволов аметистовых папоротников руками пленённых бывшей проституткой-волшебницей её закадычных пиратов. Все эти Дики, Джеки и Сью давно уже канули в объятия горизонта, а струящиеся магическим светом стволы мачтовых папоротников всё столь же скупо пропускали сквозь себя лучи солнца, как и души их давних строителей.

Курт Ди Ган сидел в прохладе этого шикарного и одновременно уютного тропического бунгало, любовался сквозь оконный проём гладью невероятно ласкового здесь моря и держал в руках развёрнутой небольшую изящно оформленную книгу в затёртом переплёте.

Одиночка-затворница и обладательница мягкой чудо-горжетки прозападного образца Роби Мак-Гон сидела почти прямо напротив него, целомудренно сжав руки, губы и пяточки ног: визит Курта Ди Гана, по всему, совсем не планировался и не предвиделся строго-нежной хранительницей островного света синергии.

У лабораторной пульт-стойки раскачивалась, как в корабельном баре, строя гримасы развязности на лице, юнга Джи, приглашённая к визиту Ди Ганом в качестве объекта воздействия очередной волны его педагогической практики.

«…Среди прочих психотропных синерговеществ данный сыр занимает одно из морально-приоритетных мест», – Курт Ди Ган плавно скользнул взглядом от поверхности моря к строкам книги, продолжил неспешное чтение вслух. – «Аквиний Сансет-Кострома утверждал, что существа противоположного пола в состоянии придти в экзальтическое возбуждение от одного лишь пикантного запаха этого насыщенного феромонами продукта. На что ученик и последователь его Фрол-Седьмий Санрайз возражал с определённым резоном: указанная учителем противоположность полов не казалась ему обязательной…».

– За что она любит Вас, мой капитан, эта дура? – юнга Джи откинула чёрный смоль пряди со лба и свирепо вложила округлое горлышко лабораторной колбы-сосуда себе в рот.