Космаец

В большой комнате на первом этаже, которая служила хозяевам кухней и столовой для прислуги, стоял невероятный шум. Партизаны толпились вокруг длинного стола и ругались так, словно состязались в этом искусстве.

— Мы пришли тебя освободить, старая ты сволочь, а ты хочешь отравить нас червивой фасолью и тухлым салом, — еще с порога услышал Космаец знакомый голос Звонары. — Такую гадость порядочные люди и свиньям не дают.

Увидев командира роты, бойцы перестали ругаться и расступились, чтобы пропустить его к столу, где стоял Звонара с револьвером в руке, а на маленьком стульчике перед ним сидел Дачич и разливной ложкой поспешно хлебал фасоль из глубокой миски. Он был весь в поту, без шапки, рубаха вылезла из штанов. Иногда Дачич поглядывал на пистолет Звонары, рука у него вздрагивала, и он проливал похлебку.

— Не лей, — напоминал ему Звонара, поднося пистолет ко лбу. — Я научу тебя уважать партизан.

Космаец бросил сигарету на пол и подошел к Звонаре.

— Что это такое? — гаркнул он на пулеметчика. — А ну убери пистолет!

Звонара сжал губы и сердито шмыгнул носом.

— Товарищ командир, вы только посмотрите, что дал нам на ужин старый проходимец, — пряча пистолет в кобуру, сказал Звонара. — Черви плавают.

— Свиней и то лучше кормят! — закричали бойцы с разных сторон.

— Повесить старого пса!

— Набить ему морду!

— Пусть сам жрет!

— Товарищи, без шума, — приказал Космаец и, враждебно глядя на Дачича, спросил: — Значит, вот как ты любишь партизан?

— Клянусь вам святым архангелом, это не я. Стряпуха, подлая баба, вот я ей космы повыдергаю.

— Стряпуха делает, что ей хозяин прикажет, — раздраженно оборвал его командир. — А теперь ты должен накормить бойцов, да только не такими помоями, а завтра передашь в наш обоз пять овец. Приведешь их и скажешь интенданту, что это добровольное пожертвование нашей армии. Ты меня понял?

— Хорошо, хорошо, — Дачич положил ложку и поднялся, едва дыша, — будет, как вы прикажете, вы теперь власть, а я все выполню.

X

После ухода Драгана Райна вернулась домой и заперлась в своей комнате, окнами на валевскую дорогу, по которой ускакал ее жених. Не раздеваясь, Райна бросилась на постель. Плакать она не могла, слез не было, только какая-то невидимая рука крепко сжимала ей горло. Остаток дня и ночь она никуда не выходила, никого не хотела видеть. И, услышав, что в дом пришли партизаны, испугалась. На другой день проснулась с головной болью, долго сидела у окна, смотрела на дорогу и не заметила, как в ее комнату вошел Джока, увешанный гранатами, с пулеметной лентой через плечо.

— Райна, как я тебе нравлюсь? — подходя к сестре, спросил он.

— Ты, ты с ними? — вздрогнула Райна. — Против Драгана? И не боишься показаться отцу в таком виде?

Джока усмехнулся:

— Отец не так глуп, как ты думаешь… Он послал меня взять его деньги из твоего сундука.

Райна не ответила ему, она сидела и глядела в окно, рассматривая партизан сквозь тонкую занавеску. Вдруг она вскочила и прижала руки к груди. Ей показалось, что по двору идет Драган, тонкий и высокий, с нежным продолговатым лицом, только без бороды и с короткими волосами. Рука машинально откинула занавеску, и она припала лицом к стеклу.

— Джока, поди-ка сюда, — позвала она брата, — посмотри, до чего этот партизан похож на Драгана.

— Да это наш командир роты Космаец, — вяло ответил Джока.

— Космаец?.. Помнишь, в сорок первом у нас лежал раненый партизан, его тоже звали Космаец. — Райна не могла отвести взгляда от окна и тихо прошептала: — Джока, спроси своего командира, может, он брат Драгана. У Драгана ведь брат в партизанах. Спроси, пожалуйста.

— Не глупи. Если партизаны узнают, что твой жених четник, тебя повесят, — ответил Джока и скрылся за дверью.

Он спешил и, сбегая по лестнице, торопливо рассовывал по карманам деньги. Тяжело дыша, выскочил во двор, перебежал через дорогу и по узкой тропке вышел к небольшому домику с облупленными стенами и разбитыми окнами. С тех пор как кончилось детство, он ни разу не приходил сюда, и ему показалось, что он попал в какую-то чужую незнакомую страну. Дрожащей рукой он постучал в дверь.

— Джока, тебе кого? — услышал он знакомый голос сына сторожа Иоцы Швабича, который стоял у низенького сарайчика с вязанкой хвороста, принесенного из леса.

— Тебя, — подошел к нему Джока.

— Меня? — Швабич окаменел и, забыв сбросить со спины вязанку, таращил глаза на хозяйского сына, одетого во все новое и со звездой на папахе.

— Да брось вязанку, — Джока снял у него с плеч груз и отнес к дверям сарайчика. — Садись, вон как вспотел. Закурить хочешь? — он протянул ему кисет с табаком.

— Нет, спасибо, я… я не курю, — ответил Иоца и, вытащив из штанов край рубахи, вытер ею пот со лба. — Джока, мне некогда. Меня отец в лесу ждет. Он собирает хворост, а я ношу.

— А, брось пустяками заниматься, — с улыбкой сказал ему Дачич. — Иди, возьми нашу телегу и привези себе дров сколько угодно. Наруби у нас в лесу.

— В твоем лесу? — Изумленный Иоца вытаращил голубые глаза.