Косяк

Барнер в это время сидел на тахте и задумчиво разглядывал собственную ладонь. Линии, прожилочки, бугорки… Иероглифы хиромантов. Налив себе еще порцию, залпом выпил. Опустив ноги на пол, осторожно прокрался к двери.

Генри не услышал, как вошел журналист. Он по-прежнему стоял возле иллюминатора и следил за ползущими по стеклу каплями дождя.

– Алло, мистер Больсен! – Барнер постучал по двери. – Нам надо объясниться.

Генри промолчал.

Подойдя ближе, журналист выбрал положение, из которого мог видеть отражение Генри в иллюминаторе. Театрально развел руками.

– Ну вот, такой уж я есть, и ничего тут не попишешь! Резковатый и прямолинейный. И не надо на меня дуться, слышишь?… На меня не дуются. Меня или уважают, или ненавидят… Эй, мистер Больсен! У вас спина дымится! Не верите? Ну, как хотите… – Барнер присел на стул. – В конце концов, я имею право подразнить тебя? Согласись, отчасти я все-таки прав. Это наше с тобой плавание – не самое комфортное путешествие. Нутром чую, что мы хлебнем здесь лиха. Значит, чем больше мы будем знать, тем лучше. С самого начала я ориентировался на тебя. Семейные действительно предпочитают не лезть в пекло… А ты полез. И кстати, Линда тоже что-то почувствовала.

Генри обернулся к нему, и Барнер с готовностью изобразил виноватую мину.

– Ладно, Генри, забудь. Я ведь нарочно злил тебя, надеялся, что ты раскроешься. Теперь все, больше не буду. Приберегу эти штучки для Кида. Он у нас парень толстокожий, так что они ему пойдут только впрок.

– Джек, – Генри глядел на него с мукой. – Пойми, если бы я знал, как это объяснить, я бы давно рассказал. Но я сам в том же положении, что и ты.

– Но что-то такое есть, верно? – живо заинтересовался Барнер.

Генри кивнул.

– Все! – журналист обезоруживающе поднял руки. – Более мне ничего не нужно. Что-то есть, и это самое главное! – он хохотнул. – А ведь я с самого начала подозревал! Ну да ладно, молчу…

У двери он остановился.

– Если что-то прояснится или, скажем, захочешь поделиться, милости просим. То есть я хочу сказать, что ты можешь рассчитывать на меня. Честное слово, Генри, не такой уж я прохвост, и твои дамы сообразили это раньше тебя, – Барнер улыбнулся. – Иначе не отпустили бы своего единственного мужчину со мной.

* * *

Они сидели в каюте и с любопытством наблюдали, как Кид переругивается с Брэндой, стюардессой судна. С минуты на минуту должен был подойти Стоксон, а пока разыгрывалась дискуссия на тему: верны ли жены своим мужьям, а если нет, то почему и можно ли их за это прощать.

– …Все вы на один манер – преданные и ласковые до поры до времени. Уж кому, как не мне, знать об этом, – Кид страдальчески морщил лоб.

Брэнда возмущенно фыркала.

– Еще немного, и ты, пожалуй, расплачешься. Так я и поверила! Разве не тебя ждут – не дождутся в каждом втором порту?

– Ну и что? Я-то знаю, что здесь и здесь, – Кид показал пальцем на грудь и голову, – всегда и везде хранились воспоминания об одной-единственной. А вот вы!.. У вас и этого нет. Память женщины тоньше волоса. Раз – и словно ничего и не было.

– Ну, трепач! – Брэнда гневно скрестила на пышной груди руки. – Говори, говори, я послушаю.

– Взять хотя бы Наполеона, – Кид растопырил обе пятерни и загнул один из пальцев, словно намеревался назвать еще с десяток-другой аналогичных имен. – Не помню, сколько уж у него там их было, но только когда он умер, сердце его, помещенное в сосуд со спиртом, предназначалось всего одной женщине.

– Это какой же?

– Императрице Марии-Луизе, – торжественно произнес водолаз.

– Что ты такое говоришь! – насмешливо протянула Брэнда. – Тогда просвети-ка меня, пожалуйста, кто такая Жозефина Богарнэ, и почему утверждают, что именно ее Наполеон любил всю свою жизнь?

– Жозефина? – Кид несколько растерялся. Подобной осведомленности от Брэнды он явно не ожидал. – Это которая, значит, первая?…

– Первая, первая!

– Так ведь она вроде бы изменяла ему?

– Изменяла?! – Брэнда перешла в атаку. – Да это он ей изменял всюду, где только успевал – и в Польше, и в Италии, и в России! Да он годами не появлялся дома! Только и знал, что воевать! А как только его сослали на остров Святой Елены, так она, бедняжка, тут же и скончалась.

– Секундочку, Брэнда…

– Что Брэнда, что?!

От неминуемого разгрома Кида спасло появление Стоксона. Оператор вошел несколько встревоженный и облегченно вздохнул, разглядев разгоряченные лица спорящих.

– Я-то думаю, что тут творится? Крики даже на палубе слышны.

– Да это Брэнда раскудахталась… – начал было Кид, но, поймав сверкающий взгляд стюардессы, примолк. Несколько суетливо пробормотал: – Мы еще обсудим эту историю. Попозже. Я объясню тебе, как там все было на самом деле…

– Конечно, ты объяснишь! – вильнув бедрами, Брэнда поплыла из каюты, у двери махнула полной рукой. – Пока, козлики!

Глядя ей вслед, Кид озабоченно почесал за ухом.

– Откуда она выкопала эту Жозефину? Я, признаться, и забыл про нее.

– Впредь будет уроком! Никогда не спорь с женщинами, – посоветовал Стоксон. – Рано или поздно они непременно тебя побьют.

– Что, свежие новости? – поинтересовался Барнер.