Кошмар

"Incredible it is! It's a thing that has never been!	- Именно, невероятно!
Pavel Mihailovitch, that a doctor's wife should be rinsing the linen in the river!	Никогда, Павел Михайлович, этого не было, чтоб докторши на реке белье полоскали!
Such a thing does not happen in any country!	Ни в каких странах этого нет!
As her pastor and spiritual father, I ought not to allow it, but what can I do? What?	Мне бы, как пастырю и отцу духовному, не допускать бы ее до этого, но что я могу сделать? Что?
Why, I am always trying to get treated by her husband for nothing myself!	Сам же еще норовлю у ее мужа даром лечиться!
It is true that, as you say, it is all incredible!	Верно вы изволили определить, что всё это невероятно!
One can hardly believe one's eyes.	Глазам не верится!
During Mass, you know, when I look out from the altar and see my congregation, Avraamy starving, and my wife, and think of the doctor's wife-how blue her hands were from the cold water-would you believe it, I forget myself and stand senseless like a fool, until the sacristan calls to me. . . .	Во время обедни, знаете, выглянешь из алтаря, да как увидишь свою публику, голодного Авраамия и попадью, да как вспомнишь про докторшу, как у нее от холодной воды руки посинели, то, верите ли, забудешься и стоишь, как дурак, в бесчувствии, пока пономарь не окликнет...
It's awful!"	Ужас!
Father Yakov began walking about again.	Отец Яков опять заходил.
"Lord Jesus!" he said, waving his hands, "holy Saints!	- Господи Иисусе! - замахал он руками. - Святые угодники!
I can't officiate properly. . . .	И служить даже не могу...
Here you talk to me about the school, and I sit like a dummy and don't understand a word, and think of nothing but food. . . .	Вы вот про школу мне говорите, а я, как истукан, ничего не понимаю и только об еде думаю...
Even before the altar. . . .	Даже перед престолом...
But . . . what am I doing?" Father Yakov pulled himself up suddenly.	Впрочем... что же это я? - спохватился отец Яков.
"You want to go out.	- Вам уезжать нужно.
Forgive me, I meant nothing. . . . Excuse . . ."	Простите-с, я ведь это так... извините...
Kunin shook hands with Father Yakov without speaking, saw him into the hall, and going back into his study, stood at the window.	Кунин молча пожал руку отца Якова, проводил его до передней и, вернувшись в свой кабинет, остановился перед окном.
He saw Father Yakov go out of the house, pull his wide-brimmed rusty-looking hat over his eyes, and slowly, bowing his head, as though ashamed of his outburst, walk along the road.	Он видел, как отец Яков вышел из дому, нахлобучил на голову свою широкополую ржавую шляпу и тихо, понурив голову, точно стыдясь своей откровенности, пошел по дороге.
"I don't see his horse," thought Kunin.	"А его лошади не видно", - подумал Кунин.
Kunin did not dare to think that the priest had come on foot every day to see him; it was five or six miles to Sinkino, and the mud on the road was impassable.	Помыслить, что священник все эти дни ходил к нему пешком, Кунин боялся: до Синькова было семь-восемь верст, а грязь на дороге стояла невылазная.