Кошка в сапожках и маркиз Людоед

- Вам ещё рано, маленькая барышня, - наставительно сказала Беатрис, проверяя, не слишком ли широкая пройма. – Пожалуй, тут тоже немного уберём… Если ваш дядюшка разрешит, - она снова обратилась к Марлен, - я сошью вам прелестное голубое платьице. Конечно, это будет лён, а не шёлк, зато оттенок будет таким же нежным и глубоким. Потому что у нас растёт самая лучшая синиль. Вы приехали к нам зимой, барышня Ботэ, - она встала на колени, проверяя, ровно ли подогнут подол, - и зимой в Шанталь-де-нэж даже посмотреть нечего, но увидите, как весной здесь станет чудесно, словно в раю. Везде цветут гиацинты, и горы становятся по-настоящему голубыми. К нам приезжают даже из королевской оранжереи – за цветами. Наши гиацинты – самые лучшие. Говорят, что давным-давно здесь жила красавица-фея, которая призывала дождь, и у неё были длинные кудрявые волосы. Она влюбилась в человека и выбрала жизнь на земле, а не на небе, и после смерти превратилась в цветок. Старики до сих пор называют гиацинты «Кудрями феи».

- В ваших краях, если послушать, - сказала я мрачно, - фей и ведьм не сеют и не пашут, ни тут сами прорастают.

- Что с вами? – удивилась Беатрис. – На вас такое красивое платье, а вы мрачнее тучи. Я не слишком затянула лиф?

- Нет, - тут же улыбнулась я, чтобы не выдать, какие тяжёлые мысли меня одолевают, - просто удивилась, что в Шанталь-де-нэж все разговоры про ведьм.

- На севере всегда много колдунов, - со смехом подхватила портниха. – Повернитесь, я наживулю ленточки… Колдовство всегда заманчиво для людей, потому что оно даёт силу. Только плата за это слишком высока. И мы здесь прекрасно об этом знаем. Моя бабушка всегда говорила: «Есть три великие силы - волшебство, зима и любовь. Какую выберешь ты?".

- Очень философски, - пробормотала я. – И очень непонятно.

- Моя бабушка была той ещё затейницей, - согласилась Беатрис. – И немного не в себе, если честно. Но мы все её очень уважали. Ну-ка, посмотрите на себя, - Беатрис повернула меня к зеркалу.

Дверь в детскую распахнулась без стука, и на пороге появился маркграф Огрест. Наши взгляды встретились, и я увидела, как расширились его глаза, а потом он потянул ворот рубашки, будто тот его душил.

Мне тоже стало трудно дышать в этот момент – от страха, презрения, ненависти. Посадить под замок женщину и как ни в чём ни бывало разгуливать по городу, приударять за гувернантками и покупать подарочки. Лицемер! Но я постаралась скрыть чувства, чтобы не выдать себя и сказала:

- Надо было постучать, месье. Хорошо, что вы застали меня в платье.

- Прошу прощения, - Огрест начал заливаться краской и попятился. – Мне сказали, у нас гости… Я не думал, что вы устроите в комнате Марлен… - и он замолчал, жадно оглядывая меня.

- Вам нравится? – я немного приподняла подол и кокетливо выставила ножку.

- Вы прекрасны, - глухо произнёс он.

- Речь о платье, - заметила я невозмутимо.

Этот лицемер снова покраснел и сбежал, пробормотав что-то насчёт «важных и срочных дел». Беатрис прыснула в ладошку, а Марлен притихла, наблюдая исподлобья. Я смогла улыбнуться ей, а портниха с самым невиннейшим видом сообщила, что переделает платье за два дня.

- Вы будете в нём самой красивой, барышня Ботэ, - заверила она меня, лукаво подмигивая. – У милорда Огреста отменный вкус, он не соврёт.

«Не знаешь ты, как милорд Огрест умеет врать», - ответила я ей мысленно.

К вечеру я совсем извелась, а когда часы пробили десять, то в беспокойстве заходила по комнате, отсчитывая минуты. Время, как назло, тянулось убийственно медленно.

Я слышала, как удалилась к себе госпожа Броссар, как Лоис в последний раз грохнула заслонкой печи в кухне, и, наконец, в замке стало тихо. Словно в могильном склепе.

Подбодрив себя, что делается доброе дело, я натянула пальто, шапку и выскользнула из комнаты, замирая и прислушиваясь на каждом шагу.

Но никто не следил за мной, и никто не заметил, как я вышла из замка, прихватив с собой новый фонарь. Сердце трусливо дёрнулось, когда я вспомнила о вчерашнем преследовании, но на дороге среди ёлочек уже маячил аптекарь в обнимку с ломом.

- Вы должны были ждать у церкви! – зашипела я на Ферета, подбегая к нему и разворачивая прочь от замка. – Вас же могли увидеть!

- И что? – не понял он, но послушно пошёл, куда я его толкала.

- Не во что! – перебила я его фразой деревенского жаргона. – Сказала – возле церкви, значит, надо было ждать возле церкви. Идёмте.

- А куда мы идём? – он положил лом на плечо.

- Увидите, - буркнула я, беря его под руку и заходя в церковный двор.

- Надеюсь, мы не за церковным серебром? – пошутил Ферет, но как-то очень неуверенно пошутил.

- Не волнуйтесь, - я покрепче сжала его ладонь. – Нам сюда.

Мы прошли по дорожке мимо могил и свернули к склепу Огрестов.

- Кэт, мне всё это как-то не нравится… - заметил аптекарь, когда впереди показался грот, закрытый решёткой. – Тут заперто, к вашему сведению, и милорд будет в бешенстве, если мы сломаем замок.

- Тут всё сломано до нас, - я вытащила замок из пазов и положила его на камень у входа.