Кошечка Шрёдингера

На острове Гейзенбергу полегчало, а из окон номера открывался великолепный вид на море. Настроение у физика тоже поднялось. Однажды утром, прогуливаясь с ним по берегу, Джехана процитировала священный Коран:

Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Когда сотрясется земля своим сотрясением, и изведет земля свои ноши, и скажет человек: «Что с нею?» – в тот день расскажет она свои вести, потому что Господь твой внушит ей. В тот день выйдут люди толпами, чтобы им показаны были их деяния; и кто сделал на вес пылинки добра, увидит его, и кто сделал на вес пылинки зла, увидит его.

Тут Джехана разрыдалась, поскольку понимала, что, как бы ни старалась она творить добро, содеянного ею зла тому не перевесить. Гейзенберг оставался равнодушен: он смотрел на серые, неспешно бившие в берег океанские волны. Священные стихи не произвели на него особого впечатления, но немного погодя он отозвался, и Джехана поняла, что какие-те ее слова все же зацепили его:

– ... и кто сделал на вес пылинки добра, увидит его, – повторил он, подчеркивая каждое слово. Уголки его рта растянула медленная, осторожная улыбка.

Джехана обвила его рукой за плечи – он, кажется, продрог? Она отвела Гейзенберга назад в гостиницу. Действительно, холодало, в воздухе повисла туманная морось. Они сидели в номере и слушали крики носившихся над самой водой и пляжами птиц-рыболовов. Джехана снова задумалась о процитированных словах. Сура толковала о конце света. А Гейзенберг думал только о начале – и о надежно сокрытых в нем тайнах.

Ежедневные прогулки по острову доставляли им удовольствие. Джехана стала носить с собой Коран – гораздо чаще, чем прежде, и часто читала Вернеру отдельные аяты. Они сильно разнились с библейскими стихами, на которых его воспитывали в детстве. Гейзенберг терпеливо выслушивал их, но никогда не комментировал. Впрочем, в сознании его после этого зарождались странные картины.

Джехана уверилась наконец, что он выздоровел: Вернер снова полностью отдался распутыванию безнадежно затянутых узлов квантовой физики. Это было его призвание – и одновременно средство отдыха. Он рассказывал Джехане, что лучшие ученые мира отчаянно пытаются свести воедино экспериментальные данные, составить теорию, математическую модель, которая бы объясняла их все. Но, какой бы способ ни испытывался, полного согласия с экспериментом достигнуть не удавалось. Он был уверен, что у него это наконец получилось. Он сам не понимал, как, но был уверен, что это так. Впрочем, по-настоящему углубиться в проблему он еще не смел.

Джехану это, в свою очередь, не слишком впечатлило.

– Разве ты не видел тех, которые заявляют, что они уверовали в ниспосланное тебе и в ниспосланное до тебя, но хотят обращаться на суд к ложным божествам, хотя им приказано не веровать в них? Дьявол желает ввести их в глубокое заблуждение[7].

Гейзенберг расхохотался.

– Здесь твой Аллах не о Геттингене говорит, не-е-е-ет, – сказал он, отсмеявшись. – Он имеет в виду Бора и Эйнштейна в Берлине.

Джехана нахмурилась, задетая его пренебрежением. Это была насмешка неверного – кафира – над истинной верой. Как глубоко укоренилось в ней самой чувство сопричастности старой религии, а ведь та, вообще говоря, никогда не имела над Джеханой особой силы! Ей подумалось: а что, если сейчас, спустя все эти годы, снова пройтись по узким, заполненным беднотой улочкам Будайена, протолкаться меж лязгающих повозок, стен и лотков? Каково бы ей стало?

– Не смей так говорить, – только и сказала она.

– А? – вскинулся Гейзенберг.

Он уже успел забыть, что ей говорил.

– Ладно, - сказала Джехана. – Глянь туда. Что ты видишь?

– Океан, – ответил Гейзенберг. – Волны.

– Аллах сотворил эти волны. Что ты об этом творении знаешь?

– Гм. Я могу измерить их амплитуду, определить частоту...

– Измерить! – фыркнула Джехана. Долгие годы научной работы внезапно отступили перед напором оскорбления, нанесенного унаследованной от предков вере, как бы мнимо это оскорбление (и сама вера) ни было. – А вон туда глянь! – потребовала она. – Вот – пригоршня песка. Аллах сотворил песок. Что ты о нем знаешь?

Гейзенберг не понимал, куда Джехана клонит.

– Располагая соответствующим оборудованием, – начал он осторожно, слегка опасаясь снова ее обидеть, – и подобрав настройки, я мог бы отделить одну-единственную песчинку и сказать...

Он замолчал. Потом медленно, осторожно, как старик, поднялся на ноги.

– Посмотрел на море, опустил взгляд на побережье, снова скользнул глазами по воде.