Кошачья голова

Отец, который до этого молча жевал, уставившись в телефон, и будто бы вообще не слышал наш разговор, что, в общем, было у него в обычае, вдруг поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я выдержал взгляд, криво улыбнулся и пожал плечами. Клянусь, я не хотел этого делать. Не знаю, как так вышло. Машинальный, годами отработанный ритуальный жест. Мама с сестрой — отдельно, мы, мужики, — отдельно.

А ведь хотел сказать, что с сестрой правда проблемы, и нешуточные, но вместо этого предал их с мамой. Предал, чтобы заслужить этот отцовский молчаливый взгляд. Вроде мы вместе с ним заодно, не такие истерички, как они.

Я потом только сообразил, что, возможно, отец поверил бы мне, если бы я подтвердил. А так получилось то, что получилось.

— Прекратите это немедленно. Тьфу, слушать противно. — Отец отбросил вилку, будто и приготовленная мамой еда ему опротивела. — Какой, к лешему, священник? Вы со своим бабским суеверием идите к врачу. Пусть вам таблеток, что ли, даст. Обеим причем. Я не шучу. Чтобы завтра же записались и сходили. Я ясно выразился?

Мне было жалко смотреть на маму, которая вся сжалась в комочек, словно уменьшилась в размерах. А на губах сестры, наоборот, зазмеилась тонкая усмешечка. Та самая. Вот сейчас она заговорит, и отец сразу все поймет… Но икотка была очень хитрая и при отце не выступала.

Отец между тем как ни в чем не бывало продолжил есть, подобрал кусочком хлеба остатки в тарелке и поблагодарил маму за вкусный ужин. Для него разговор был окончен, и больше к данной проблеме он возвращаться не собирался.

Мама записала Алину в поликлинику к неврологу.

Глава третья

То, что они успели вернуться раньше, чем я пришел из школы, выдавало только отсутствие тапочек в прихожей. В квартире царила тишина. Сестра сидела с ногами на подоконнике в своей комнате и, прижавшись головой к стеклу, будто бы дремала.

— Ты как? — спросил я у Алины.

Но ответила мне не она:

— Дурачины, дурачины! Я дохтуру-то на рукав поплювала. Вот ему будет веселье, будет веселье. Йой, ёшки-ёшки-ёш- ки-йой! Такое веселье, что мы расхохочемся.

— Что же ты привязалась к нам? — вырвался совершенно глупый вопрос.

И я никак не ожидал, что Палашка милостиво и по-змеиному улыбнется мне:

— А вот и благодарствуем тебе! Кабы не помог, я бы не проснулась. Бз-з-з! Вот удружил, дурачина!

— Дура, врешь!

Палашка, продолжая по-змеиному растягивать рот, показала мне змеиный же язык. Я заткнул уши и выскочил из комнаты. Ничего такого я не делал! И ни в чем не виноват.

Мне захотелось, чтобы мама, как в детстве, обняла меня и утешила, сказала, что все хорошо и она меня спасет. А уж папа вообще прогонит любого злодея. Опять захотелось поверить в это и не чувствовать постоянно эту давящую, ноющую вину…

Мама сидела на кухне, обхватив ладонями кружку с чаем, и бездумно смотрела прямо перед собой на пустую стену. Услышав мои шаги, она будто отмерла и даже попыталась слабо улыбнуться. Да уж, теперь точно не время бежать за утешением к маме…

— Мам, как она себя вела там?

Мама закусила губу, сморщилась. Вздохнула.

— Никак. То есть нормально себя вела, как Алина. Я чувствовала себя еще большей дурой, чем когда отцу твоему рассказывала. Мне кажется, доктор в следующий раз меня саму к психиатру отправит. Я рассказываю, Алина молчит, вообще никак не реагирует. На вопросы отвечает только «не знаю», «не помню» и «если мама говорит, то так и есть». Я хотела в следующий раз принести можжевельник, чтобы эту дрянъ спровоцировать, но доктор так резко меня осадил, я чуть не сорвалась там. И Алина мне руку сжала, чтобы я не волновалась. Мне еще хуже стало от этого. Будто я сама все выдумала про свою хорошую девочку…

Мама быстро вытерла глаза. Я растерялся. Не знал, что делать, как утешить. Взять, как сестра, маму за руку, обнять? Чтобы у нее сработала ассоциация? Поэтому только спросил тихо:

— Вы больше не пойдете туда?

Мама выпрямилась, лицо ее приняло решительное выражение.

— Конечно, пойдем. Пусть для твоего отца справку выпишет, что Алина здорова. Пусть еще раз скажут, что с ней все в порядке. А скажут мне провериться, я пойду. Пусть лучше я окажусь полоумной, чем моя девочка. Пусть лучше так…

— Мам, но я ведь тоже вижу. Я первый же увидел… И Алина… Она сказала, что врачу на рукав наплевала.

— Вот врет, сволочь. Ничего она там не делала, к счастью. Может, боится врачей. Тогда мы тем более пойдем еще раз!

Мамин телефон неожиданно заорал корабельной сиреной. Она всегда этот рингтон ставила на важные номера.

— Ой, из поликлиники, — почему-то шепотом сообщила она, посмотрев на экран, и тут же ответила.

Я не слышал, что ей говорили, но мамино лицо из напряженно-взволнованного стало сначала недоумевающим, потом тревожным, потом будто постарело сразу.