Корсар. Наваждение

Корсар сдернул темные очки: даже приглушенный свет резанул песком, а он уставился немигающим взглядом в глаза главному охраннику. Взгляд Корсара был стылый, нездешний, словно… Судорога пробежала от затылка к икрам ног по спине начальника охраны, мужчины тертого, не раз и не два ходившего под пулями, не раз и не два подставлявшего под пули и бессчетно – убивавшего; он силился сглотнуть словно застрявший в горле комок, но не мог, попытался вздохнуть – тоже не получалось… И даже взгляд отвести от равнодушных и усталых глаз Корсара – не было ни сил, ни воли…

Корсар надел очки, изобразил губами улыбку, приподнял бровь:

– Страшно? Мне? С чего бы? – Повернулся к управляющему: – Мои деньги?

– Уже несут, – глядя в пол, ответил Бубнов, пискнул на крохотном брелоке кнопочкой, и в зал тут же вошли двое: один нес битком набитую объемную спортивную, вглухую задраенную на молнию и клепки сумку. Оба подошли к Корсару, один водрузил сумку на столик. Вжикнули почти одновременно две застежки-молнии. Сумка доверху была набита деньгами. В основном хрусткие новенькие пачки пятисотенных евро, но были и «сотенные долларовые» пачки, и «пятитысячные» российские…

– По сусекам скребли? – хмыкнул Корсар.

– Чем богаты, – безэмоционально отозвался Бубнов. – Пересчитывать будете?

– А вы что, разве не посчитали? – усмехнулся Корсар. – Ну и – ладушки.

– До машины помочь донести?

– Нет. – Корсар подхватил сумку на плечо. – Своя ноша – не в тягость.

– Своя ли? – не удержался управляющий.

Корсар кивком сдвинул очки на переносицу, окинул всех тяжким, будто напоенным многолетней, а скорее – многовековой! – бессонницей взглядом. Попытался изобразить улыбку, но ничего не вышло. Только бросил коротко:

– Время покажет.

Корсар вышел, пошел по пустынному почти холлу на улицу. Свернул в длинный коридор. Он смутно помнил, что справа и слева, почти напротив друг друга перед входом – два небольшие рекреации: оттуда? Ну да. Нож скользнул в ладонь.

Чуть не доходя, Корсар пустил сумку скользить по полу и сам, разогнавшись, заскользил рядом, присев на одно колено; ухватил щитолоку прятавшегося парня, дернул – тот упал на пятую точку; зажатый и взведенный пистолет выплюнул с сипением свинец через трубу глушителя: пуля вошла – снизу через подбородок в голову другого парня, стоявшего в рекреации напротив. Минус один. Корсар крутнулся на спине; воткнул в плечо незадачливому стрелку нож, подхватил выпавший бесшумный пистолет, выстрелил с перекатом трижды – в него самого, в хоронившегося в глубине ниши товарища и – в оставшегося целым и успевшего выпустить две пули «в белый свет» – второго нападавшего в рекреации напротив. Замер. Покой и благолепие. Только характерный запах прогоревшего бездымного пороха да звон катящихся по полу стреляных гильз. Посмотрел назад, в коридор. Там тоже тишина. Мертвая.

– «Вот как бывает – летит за годом год…» – Напевая, Корсар побрел к выходу. На плече – сумка с деньгами, в руке – пистолет с глушителем, за ремнем брюк сбоку – другой.

Вышел на ступеньки низкого крыльца, всей грудью вдохнул ночной московский воздух – прохладный, пахнущий в этот час слегка гарью и отчего-то – болотцем, замер, подняв голову, поглядел на небо, пытаясь разглядеть сквозь люминесцентное зарево столицы – звезды. Не смог.

– «Время покажет…» – пробормотал он тихо. – Война, бывает, и щадит. Время – никогда.

Глава 20

«Светало…» Кажется, так начинался какой-то готический роман. Или – пародия на него. Да и кто отличит в наше порою летящее, а в целом – в занудно-тоскливое и липкое время серьезное произведение от пародии, лицо от маски, искренность от личины? Дозволено и принято все, что удобно и практично. Нет? Наберите по поисковику в Интернете «приворот», «заговор на смерть», «договор с…» – и посмотрите, сколько будет ссылок. О да: люди вполне по-житейски рассуждают, а потому: «заговор на любовь» – 10 миллионов упоминаний, а «заговор на смерть» – всего 6 миллионов. Выходит, человеки – «великодушны»: хотят, чтобы их любили – без согласия другой стороны, минимум 10 000 000 особей. А убить другого, не неся за это никакой ответственности в мире подлунном, готовы всего 6 000 000 разумных! А «договор с…»? Всего-то миллион упоминаний! Нет, некорректный подсчет. Лукавого все по-разному называют, так что полтора миллиона набежит. А то и поболее. Но в целом – мельчает народ, не хочет душу закладывать. В смысле – «в массовом порядке». Стоп. А полтора миллиона жаждущих – это что, «единичный порядок»? А ведь «душа» и «жизнь» на древнем языке – единое слово!

А скольких людей интересует господство реальное, власть, могущество, а скольких – и самые небольшие их крохи, а скольких – только чувственные удовольствия, а скольких – наркотические грезы… И не важно, что будет потом: дряхлость тела, убожество мысли, смерть души – важно получить, здесь и сейчас!