Корона из перьев

Как бы там ни было, все знали, что анимаги способны ощущать эмоции окружающих животных, их боль и страх, привязываясь к ним порой даже крепче, чем к людям. Этой слабостью капитан Белден только что и воспользовался.

Пока Кейд с Сэвом таращились на мертвое животное, Белден вытер клинок о платочек с вышитой золотом монограммой, который подал ему ординарец. Делал он это медленно, почти благоговейно, что никак не вязалось с резким и бездушным отношением к жизни ламы.

– Марш к офицеру Лайлу, будешь помогать охотничьему отряду, – приказал он Кейду, который еле заставил себя выпрямиться и смотреть капитану в лицо. – Еще раз тебя заметят рядом с вьючными животными – понесешь суровое наказание. Понял меня, магораб?

Кейд стиснул зубы и засопел, но все же кивнул.

– Да, сэр, – процедил он.

– Задержка непозволительна, – лениво произнес Белден и, тщательно осмотрев кинжал, стер с него последнюю капельку крови. – Причина неважна.

Произнося последние два слова, он неотрывно смотрел на Кейда. Сэв отчетливо услышал в них угрозу: мол, на этот раз поплатилась лама, в следующий раз это будешь ты. Спрятав кинжал в ножны и отдав окровавленный платок ординарцу, капитан отправился к началу колонны.

– С тобой, солдат, я разберусь потом, – пообещала Сэву офицер Яра и последовала за командиром.

Сэв взглянул на Кейда, ожидая увидеть на его лице гнев и разочарование. Участвовать в охоте, приманивать ничего не подозревающих зверей на бойню, – худшее занятие для анимага. В глазах Кейда, впрочем, читался сильный страх: взгляд метался по сторонам, а от лица отхлынула кровь. Только тут до Сэва дошло: миссия Трикс.

Сэв понятия не имел, что она поручила Кейду – да и ему самому, – но к вьючным животным его приставили неспроста.

Сэв все испортил.

Два солдата оттащили тушу ламы в сторону, а горстка повинников принялась снимать груз с ее спины. Важны были вещи, не жизнь, и такая бездушность поразила Сэва. Несчастное создание умерло напрасно, из-за того, что он заботился лишь о своей шкуре, а что еще хуже – он подставил и Кейда с Трикс.

Колонна тронулась дальше, и Сэв заметил впереди старуху. Та пристально смотрела на него.

Он отвернулся.

Глава 18 Тристан

Много крови пролили Эшфайры, и многие сгорели за наше право восседать на троне.

Обед Тристан пропустил.

Остальные подмастерья сейчас, поди, только и обсуждают произошедшее на тренировке. Зачем лишать их возможности посплетничать: коммандер и его сын снова не поладили.

Трапезная была по пути, но Тристан свернул влево и, обогнув храм, направился к казарме.

Оказавшись внутри, стал расхаживать из стороны в сторону.

«Тихий, как гора. Недвижный, как гора. Спокойный, как…»

Закипев от отчаяния, Тристан развернулся на месте и ударом кулака пробил стену.

Гнев моментально испарился. Тристан шумно выдохнул, присмотрелся к дыре, затем – к разбитым костяшкам кулака. К счастью, стена больше напоминала ширму из дранки, а не из тяжелых досок, как в той же долине.

Будь она сложена из досок или камня, как внешние стены казармы, Тристан сломал бы руку. При мысли, что пришлось бы объяснять происхождение травмы коммандеру, он мрачно рассмеялся. Он до крови ободрал кожу на костяшках и испортил перегородку – надо будет прислать слуг, чтобы починили, и надеяться на то, что отец не узнает о произошедшем.

Тристан улегся в гамак и, покачиваясь туда-сюда, оглядывал казарму – узкое вытянутое помещение, увешанное тряпичными люльками вместо деревянных кроватей. Гамаки позволяли вместить столько жильцов, сколько требовалось. Местами они висели и вовсе в два яруса, а рядом стояли стулья, вставая на которые подмастерья забирались в постели, будто слуги. Впрочем, сейчас в казарме жило всего десять учеников, многие места пустовали, и Тристан выбрал нижний гамак в дальнем конце казармы у черного хода, чтобы добиться хоть какого-то подобия уединения.

Все думали, что коммандер своему единственному сыну и наследнику станет всячески потакать и делать поблажки, однако выходило с точностью наоборот.

Он столько месяцев ждал, ему не терпелось приступить к обучению с конем и фениксом – чтобы взять последний барьер на пути из подмастерьев в мастера. Но отец задержал продвижение, дожидаясь, пока подтянутся остальные ученики, которые Тристану и в подметки не годились.

Снова вернулось навязчивое ощущение, что отец знает о слабости Тристана и что на самом деле он откладывал его последнее испытание по другой причине. Эта ложь – не первая и не последняя, но Тристану до смерти надоело искать подвох во всем, что отец говорит, в том, как поступает с ним.

Свою тайну Тристан берег как зеницу ока; скрывал всеми силами, исправляя ошибки – как, например, ту, на утесе, – чтобы стать вдвое сильнее. Однако всякий раз наступал момент, когда Тристана сковывало сомнение и неуверенность, страх, что стоит отцу присмотреться, как он все поймет. А вдруг он уже знает? Вдруг понял, что сын боится огня – того, что делает наездников теми и тем, кто и что они есть?