Королевство слепых

— Вы сильный человек, — ответила Райнегаллис. — Вашей силы достаточно, чтобы преодолеть ментальный луч. Чтобы противостоять попыткам Кингаллиса изучить вас, препятствуйте моим попыткам исследовать ваш разум. Кингаллис может направить на меня дистанционный гипнотический луч и с его помощью прочитать мои самые сокровенные мысли.

Гипноскоп справляется с любым сопротивлением лучше всего — за исключением Джеймса Форреста Кэрролла. Вы, Кэрролл, противостоите этому изучению. Знайте — и почувствуйте удовлетворение — что, как бы мало вы ни узнали от моего брата, он знает о вас ещё меньше!

— И после того, как я бросаю вызов всему до конца, мне стирают память, — с горечью ответил Кэрролл. — Для меня — забвение. Для меня — что?

— Не обязательно забвение — одиночество, — сказала она мягким голосом.

— Радость в тени меча? — кисло спросил он. — Плотские утехи с представителями чуждой расы, которые даже не поймут моего страстного поступка?

Он коротко и грубо рассмеялся.

— Привязанность — это всего лишь прелюдия к взаимопониманию между супругами. Скажите мне, — спросил он с предельным цинизмом, — вы уже потерпели провал в этом году?

— Нет! — быстро ответила она. — Я всего лишь пыталась облегчить вашу участь.

Он мгновенно отбросил свой цинизм. Райнегаллис, казалось, была искренне задета его чёрствостью.

— Вы не сможете, Райнегаллис, — мягко сказал он. — Я больше не юноша, для которого личная страсть и удовольствие превыше всего. Я демонстрирую вам свою привязанность, — он положил обе руки ей на плечи и нежно сжал, потом наклонился и легонько поцеловал её. — Не слишком глубокий, но всё же искренний жест. Вы отвечаете? Нет, не отвечаете, потому что, несмотря на вашу внешность, ваша раса совершенно чужая. Неужели вы ждёте, что я буду продолжать, зная, что вы даже не понимаете, почему я могу получать чувственное удовольствие от подобного контакта?

— Даже если мы и инопланетяне, — сказала она, — тот факт, что вы получаете удовольствие от контакта, может дать мне…

— Прекратите рационализировать, — грубо сказал он.

— Я не согласна, — сказала она. — Это встреча разумов, которая намного превосходит любое грубое сопряжение тел.

— Тогда, — сказал он со странной кривой улыбкой, — давайте оставим всё на ментальном уровне, а?

Райнегаллис спокойно кивнула. Она подошла к боковому шкафу и достала оттуда катушку проволоки.

— Вот то, что вы ищите, — сказала она ему. — Теперь быстро, ибо Кингаллис никогда не должен…

— Кусочек морковки, — заметил он.

— Вы хотите целый обед? — сердито ответила она. — Вы что, совсем ничего не понимаете?

— Мне позволено играть с безобидными пустышками, — сказал он. — Когда я обнаруживаю их неэффективность, меня начинают соблазнять. В противном случае мне предложат какую-нибудь ценную безделушку. Скажите мне, Райнегаллис, как далеко вы зайдёте, чтобы усыпить мою бдительность?

Вместо ответа Райнегаллис повернулась и ушла. Возможно, если бы Райнегаллис была одной из дочерей Солнечной системы, она бы заплакала или, по крайней мере, была бы огорчена тем, что её искренний жест был отвергнут. Какой бы ни была её реакция, Кэрролл пожал плечами, когда она вышла из комнаты, и забыл о ней, глядя на оставленную запись.

— Я надеюсь, — сказал он, — что эта морковка сладкая…

Кэрролл вышел из полукомы, вызванной машиной, с предчувствием опасности — не опасности для него самого, а смутного беспокойства, как будто кому-то рядом с ним угрожала опасность. Он был один и сразу понял, что Райнегаллис была единственным из пришельцев, кто знал правду об этой ночи.

Если бы пришёл кто-нибудь другой, он бы сразу увидел, что он работает с важной книгой, и остановил бы его. Однако по прошествии нескольких минут чувство беспокойства исчезло, и Кэрролл почувствовал облегчение.

Он объяснил это чувство ситуацией, известной как «блуждающее беспокойство», в основе которой лежит неуверенность. Он находился в психической коме несколько часов, за это время могло произойти многое. С помощью Райнегаллис ему удалось докопаться до правды об инопланетной культуре.

Это подвергло его опасности, потому что, хотя они и смеялись за его спиной над тем, что он копался в бесполезных записях, их насмешки сменились бы гораздо более глубоким недоверием и ненавистью, если бы стало известно, что он их перехитрил. Нет ничего опаснее, чем обратить горькую шутку человека против него самого.

Так что в течение нескольких часов Кэрролл был одновременно и беспомощным, находясь под воздействием машины, и делал то, что было запрещено. Он был похож на маленького мальчика, который прогуливает плавание и не уверен в своём будущем, пока не встретится с родителями и не выяснит, знают ли они о его прогулах.

Кэрролл заменил катушку. Не было никакого смысла подставлять Райнегаллис. Кроме того, чтение этой книги могло продолжаться ещё какое-то время, и если бы он мог, то изучил бы её до самого конца. Кто знает, что он мог бы узнать дальше.