Отовсюду доносились радостные крики, и парень обернулся посмотреть, почему. Так же быстро, как она началась, битва уже закончилась. Сахуагины прекратили осаждать «Звезду Тетира» и отступали группками, прыгая за борт, чтобы избежать смертоносной завесы снарядов с «Кентавра» и «Тарана». Две из черепах были убиты, остальные две ранены и спешно покидали поле битвы. Сама «Звезда» представляла собой печальное зрелище – её когда-то крепкие паруса уничтожены, а оснастка превратилась в спутанный, оборванный клубок – но в остальном всё же осталась невредимой. Остатки экипажа, возглавляемые старпомом Гуллой, радостно приветствовали три меньших судна, в очередной раз изменивших курс.
Меррик улыбнулся и осел на палубу – облегчение забрало последние силы из его коленей.
«Мы смогли, - думал он. – Мы спасли «Звезду Тетира». Хотя цена была высока, знал он, видя бесчисленные тела на палубах и «Копьеносца», и «Звезды» - но тем не менее они спасли гордость флота королевы.
Турин хлопнул юношу по спине, улыбаясь от уха до уха. Хок покрикивал на команду, заставляя встать борт к борту со «Звездой» и приготовиться переходить на неё, заодно пиная под зад тех, кто, на его взгляд, двигался недостаточно проворно, но юноша заметил искорки в его глазах. Капитан гордился своим экипажем – экипажем, настоящей частью которого теперь стал и Меррик.
- Да здравствует королева! – отсалютовал один из матросов на такелаже.
- Да здравствует королева! – вторили ему остальные моряки, затянув затем шанти о победе. Меррик подпевал, улыбаясь себе под нос.
«Да здравствует королева, - подумал он. - Да здравствует «Звезда Тетира»!
КЛИНОК ПЕРСАНЫ
Стивен Шенд
Перед ним лежала жизнь, на которую он надеялся – восхитительная жизнь за пределами стен Башни Нумоса, посреди волнений войны и магии. Здесь ожидала битва, его, великого жреца тритонов Нумоса и их боевого товарища Баласа, против Первосвятого Ксинакта из Арканума Моркотов. Он видел всё – множество смертей от рук бесчинствующих моркотов, свирепость их союзников кракенов, а также решительную веру тритонов в то, что смерть и боль закончатся здесь, сегодня.
Он видел всё, за исключением резных коралловых голов тритонов и гиппокампусов в рядах армии. Маленькие фигурки часто становились размытыми, покрываясь детритом и «морским снегом», опускающимися в помещение из верхних слоёв моря. Керос тщательно протёр фреску куском акульей кожи, возвращая «Битве Основателей» былую чистоту и чёткость. Здесь его окружали и другие фрески, запечатлевшие акты отваги и веры – и неприятная обязанность Кероса заключалась в том, чтобы полировать их до начала вечерних молебнов.
- Если не будешь усердно учиться, Керос, ты никогда ничего не достигнешь, - пробормотал Керос вслух, язвительно передразнивая тон своего отца и важно потрясая пальцем против течения.
Он быстро огляделся, опасаясь, не услышал ли его кто. Никого не обнаружив, он быстро спустился вниз по спирали, вытряхивая из головы тяжёлые мысли. Молодой тритон всё ещё придумывал умные ответы в продолжение спора с отцом, случившегося несколькими часами ранее. Кероса отчитывали за то, что он покинул утренние молитвы, чтобы поглазеть на сбор армий, отправляющихся наверх исследовать скорбные песни китов и другие звуки надвигающегося конфликта. Его поймали, когда он направлялся обратно в комнату. Его отец сидел там, где должен был находиться Керос, читая то, что молодой тритон должен был выучить до следующего дня. В качестве наказания Первосвященник Морас отправил своего младшего сына полировать мозаики в коридоре Великой Сокровищницы – практически бесконечное занятие из-за того, что они украшали стены высотой почти в тринадцать фатомов от пола до потолка по обеим сторонам прохода в помещение.
Возвращаясь к заданию, Керос с лёгкостью проплыл через весь зал к мозаике на самом верху, на секунду уловив своё отражение в кристаллических дверях Сокровищницы. Он почти достиг полного роста, а плечи и торс состояли из сильных мышц. Кожа его потеряла светло-голубой подростковый оттенок, теперь более тёмный цвет знаменовал его переход во взрослую жизнь. И хоть это разительно отличалось от нормы, Керос давно прекратил задаваться вопросом, почему его волосы были подобны зелёным ламинариям, а не привычной синей копне, и принял это. Когда он сбривал всё подчистую – больше чем единожды – они отрастали обратно до состояния пышной гривы, свисающей сейчас чуть ниже плеч. Он выглядел как взрослый – так почему же с ним не обращались, как с таковым?
Керос знал – многие ждали, что он станет жрецом, как его мать и отец; хотя чем неотвратимее он приближался к посвящению из аколитов в ряды духовенства, тем более молчаливым и угрюмым становился.