Королевский судья

— Миледи, я весьма благодарен вам за любезное предложение, — мягко возразил он, — но не смогу поехать с вами.

— Почему?

— Как же я оставлю отчаявшихся людей, которые зависят от меня? Я приношу им милостыню и утешение. Кроме того, уехав из Лондона, я нарушу прямой приказ моего начальника.

— Я поговорю с ним. Он снимет с вас эти обязанности.

Иеремия ответил несколько раздраженно:

— Не сомневаюсь, с вас станется. Но я этого не хочу. Никогда себе не прощу, если оставлю несчастных.

— Патер, вы рискуете своей жизнью!

— Речь идет не о моей жизни, мадам, речь идет о том, чтобы делать то, что нужно.

— Кому это нужно — бездумно отказываться от жизни?

— Иногда жизнь и смерть так сближаются, что могут меняться местами в течение одного дня. Я принял решение и не изменю его. Пожалуйста, примите это, миледи.

Глава сорок четвертая

В третью неделю июня число умерших от чумы достигло ста шестидесяти восьми, в следующую неделю в Лондоне умерло уже двести шестьдесят семь человек. Лорд-мэр и городской совет издали строгие предписания, призванные приостановить дальнейшее распространение эпидемии. В начале июня были закрыты все театры. Дома, где обнаруживались больные чумой, отныне запирали на месячный карантин вместе со всеми домочадцами, помечали крестом, и приставляли сторожа, призванного следить за тем, чтобы никто не выходил из помещения. Запрещалось провожать тело умершего на кладбище, закрыты были игорные дома, прекращены все увеселения, травля медведей. Любое скопление людей считалось опасным, так как больные могли заразить здоровых. Умерших от чумы разрешалось хоронить только ночью.

Иеремия целыми сутками находился на ногах. Вместе с двумя священниками он навещал больных в их домах. Соседние приходы установили посты и не пропускали жителей Сент-Джайлса. Принятая слишком поздно мера оказалась бесполезной, но Иеремии теперь иногда было трудно вернуться на Патерностер-роу. Частенько ему приходилось пробираться мимо постов тайком или дожидаться, пока стражи потеряют бдительность, заснут или отойдут перекусить. Но в доме Алена он проводил совсем немного времени, только проверял, все ли в порядке, ибо знал, что его присутствие там крайне нежелательно. Когда Иеремия после разговора с Аморе зашел на кухню, Джон и Тим тут же вскочили и побежали в операционную, изображая бурную деятельность. Осталась одна мистрис Брустер. Она поздоровалась с ним и тут же отрезала ему кусок хлеба. Готовя чай, она попыталась завязать разговор.

— До сих пор в Сити было только четырнадцать случаев. Но в Сент-Джайлсе уже несколько сотен — так по крайней мере пишут в сводках. — В эти дни только и было разговоров, что о чуме. Экономка ломала голову, о чем еще можно поговорить, как вдруг в ее голове мелькнуло смутное воспоминание. Не раздумывая она спросила: — А мистер Мак-Матуна вернется вместе с мастером Риджуэем?

Иеремия, жуя хлеб, недоуменно посмотрел на нее.

— Мастер Риджуэй отправился в Уэльс. Разве вам это не известно, мистрис Брустер?

— О да, конечно, — живо подхватила она, — я только подумала, что мистер Мак-Матуна тоже поехал в Уэльс навестить свою семью.

Все еще недоумевая, но испытывая легкую тревогу, Иеремия поднял брови:

— Но мистер Мак-Матуна ирландец. Откуда вы взяли, что его семья живет в Уэльсе?

— Его отец ирландец, и сам он вырос в Ирландии, но его мать, насколько я припоминаю, валлийка. Да, кажется, она родом из местечка под названием Макин... Махин... что-то в этом роде. Мне никогда не давались эти валлийские названия.

— Макгинллет?

— Да, по-моему, так.

Иеремия резко побледнел. Перед глазами у него все потемнело, и бешено забилось сердце.

— От... откуда вам это известно? — с трудом проговорил он.

Мистрис Брустер в задумчивости закрыла глаза:

— Не помню. Кто-то рассказывал. Может быть, сам мистер Мак-Матуна... или кто-то еще. Нет, не помню, — с сожалением покачала она головой.

Иеремия сидел как громом пораженный и с сомнением смотрел на мистрис Брустер. Он ничего не понимал. Очень хотелось думать, что, не отличаясь мощным интеллектом, она что-нибудь перепутала. Но говорила экономка весьма убежденно. Да и откуда бы ей знать название валлийского местечка, которое она даже не могла выговорить? И все же это так невероятно... Мать Бреандана — валлийка? Нет, не может быть! Ирландец никогда об этом не упоминал, по крайней мере в разговорах с ним. Откуда же об этом знать мистрис Брустер? Может быть, от Джона, с которым тот жил в одной комнате? Хотя подмастерью Бреандан стал бы рассказывать о себе в последнюю очередь. Нет, только один человек мог знать, так ли это, — Аморе! Ирландец доверял ей и последние месяцы проводил вместе с ней много времени. Наверно, говорил и о своей семье.