Королевский судья

Наконец он сел в лодку и скоро сошел с нее на пирсе за домом Хартфорда. Цирюльник назвал свое имя, и лакей провел его через сад до двери на верхнем этаже. В доме царило возбуждение. Служанки выносили из комнаты, где, как увидел Ален, стояла большая кровать с балдахином, испачканные простыни и тазы с водой. Осторожно он подошел ближе. Возле кровати на стуле с засученными по локоть рукавами сидел Иеремия и тер себе лоб. Он выглядел усталым и измученным. Увидев перед собой Алена, Иеремия вздрогнул.

— Что вы здесь делаете? — зашипел он. — Вы ведь должны быть на заседании.

Ален наклонился и посмотрел на женщину в кровати:

— Она в порядке?

— Да, спит.

— А ребенок?

— Там, в колыбели. Роскошный мальчик, — гордо объявил Иеремия, как будто сам стал отцом. — А теперь наконец объясните мне, что произошло.

— Процесса не будет. Бреандан отказался признать суд. Завтра его будут пытать.

— Что? Вы шутите.

— К сожалению, нет.

— И судья Трелоней ничего не предпринял, чтобы этому помешать?

— Поверьте мне, он пытался. Он уговаривал Бреандана, как, впрочем, и другие судьи. Им невыгодно приговаривать человека к смерти без суда. Это бросает тень на нашу юстицию.

— Я начинаю терять веру в английские законы, — сквозь зубы сказал Иеремия. — Ален, оставайтесь здесь и не сводите глаз с леди Сент-Клер. Я поручаю ее вам. Когда она проснется, не рассказывайте ей о случившемся. Скажите, что процесс отложили. А я поеду к лорду.

Глава тридцать седьмая

— Как вы могли допустить подобное? — Иеремия, не желая того, кипел от негодования. — Как вы с вашим чувством чести могли обречь человека на столь мучительную смерть?

Сжав руки в кулаки, священник взволнованно ходил взад-вперед по кабинету Трелонея в Королевском суде. Он даже растерялся от своей несдержанности, которой не знал за собой.

Судья стоял возле письменного стола и смотрел на возбужденного посетителя с пониманием и сочувствием.

— Не в моей власти было помешать этому, — спокойно ответил он.

— На континенте превозносят самое человечное и самое справедливое английское права, так как охранная грамота английского народа, Великая хартия, запрещает применение пыток. Какая жестокая ирония! Скольких моих единоверцев пытали только при королеве Елизавете!

— Таков был недвусмысленный приказ королевы, — терпеливо возразил сэр Орландо. — Согласно общему праву, пытка тогда была так же незаконна, как и сейчас. Я знаю, некоторых ваших братьев подвергли пытке, и весьма сожалею об этом, поверьте. Но постоянная угроза королевству со стороны католического Рима повергла нас тогда в сильный страх и, к сожалению, привела к несоразмерной жестокости. Но уверяю вас, сегодня пыток в Англии не применяют.

— За исключением peine forte et dure! — возмущенно ответил Иеремия.

— Да, мой друг, как ни тяжело мне это признавать, вы правы. И что еще трагичнее, постыдная практика покоится на необъяснимом юридическом недоразумении. В статье, на которую при этом ссылаются, речь идет о prison forte et dure, то есть о более строгих условиях содержания заключенных. Никто не знает, когда и почему из prison получилась peine. Позор для нашей юстиции.

— Так сделайте же что-нибудь! — заклинал его Иеремия.

— Я не могу изменить закон.

Иезуит в бессилии закинул голову и медленно ее опустил. Коротко помолчав, он с вызовом сказал:

— А если я в один прекрасный день предстану перед судом, вы меня тоже приговорите к наказанию, предусматриваемому законом для таких, как я?

Сэр Орландо резко побледнел. Перед его внутренним взором предстала страшная картина. Он увидел, как его собеседник, человек, ставший ему другом, раздетый донага лежит на досках эшафота и палач ножом разрезает на куски его живое тело — наказание, предусмотренное законом королевства для католических священников, захваченных в его пределах… Трелоней почувствовал, как у него что-то перевернулось внутри и подкосились ноги. Застонав, он пошарил позади себя в поисках опоры и безвольно опустился в кресло. Дрожащие руки вцепились в подлокотники.

— Нет! — вырвалось у него. — Нет, я бы этого не допустил! Но бессмысленно дискутировать на эту тему — хотя столь варварский закон и существует, он уже не применяется. — Трелоней начал сердиться, так как священник загнал его в угол. — Уверяю вас, peine forte et dure не назначают легкомысленно. Палач сначала применит другие, менее болезненные средства, пытаясь переубедить заключенного. И только если он продолжит упорствовать, на него наложат гири.

— И раздавят его. Жестоко и не по-христиански.