Королевский краб

Когда Жданов ушел, я покурил около спящего Юры и задремал, как слон, на ногах, прислонившись плечом к железному столбу. Мне снился Ставрополь. Я стоял на какой-то лестнице, широкой и просторной, а ко мне, неподвижному, словно я памятник, бежала Олеська. Я много раз хотел ей сказать, что не надо, это тяжело взбираться по крутым ступеням, но не было сил сказать и одно слово. Она добежала и упала, плача, на мою грудь. «Я кофе принесла, — говорила она. — К-ко-ф-фе!» Ее голос срывался, по лицу текли слезы.

Медленно я поднял свою тяжелую руку, чтобы обнять девочку, приласкать ее… внизу были огни, мелкие, дрожащие, словно я глядел на небо в августовскую ночь. Небо внизу… все перемешалось в моем сознании!

Анна левой рукой держала нечто, как куклу, обмотанную в несколько рядов шерстяным платком, — трехлитровый термос с горячим кофе:

— Мне так жалко вас. Сети дергать — привычку надо иметь. А вы — без привычки, устали, разве я не понимаю? Ну, вот, кофе вам приготовила. Крепкий! Он сон разгоняет.

Я с трудом смотрел на Анну, смотрел сквозь узкие щели в глазах — так отяжелели веки, — и никогда до этого в моей душе не было большей радости, благодарности. Она не заснула где-то, но думала все время о нас, варила крепкий кофе с надеждой и верой. Миленькая, родная…

— Ребята ушли, — наконец сказал я. — Они, понимаешь, Анна, не стальные. Не ругай их.

— За что, — печально отозвалась она. — Господи, приготовить зараз столько сетей! Но Женя сказал, место очень уловистое. Постарайся, Аннушка, сказал он…

Было в ту ночь необычайно тихо в Охотском море. Не плескалась за бортами вода, не скрипели железные звенья якорных цепей, не дрожала палуба. Даже море и «Никитин», лежащий на нем, заснули, устав от своих забот и движения, слились в нечто единое.

18

Наверное, я никогда не спал так крепко, как в ту короткую ночь перед штормом. Я вернулся с вешалов во втором часу по местному времени, на ощупь нашел кнопку, зажег ночник и тут же споткнулся о чье-то тело, лежащее на полу. Откуда такая теснота в нашей каюте? И тут я вспомнил: к нам по просьбе Карповича подселились на несколько дней два его ловца — конопатый Вася-богатырь и моторист Василий Иванович, бородатый мужик неопределенных лет. Кроме того, на диване, свернувшись калачиком, похрапывал Петро. Их каюта находится рядом с душевой. Так вот, вчера ее начало затапливать, прохудились какие-то трубы за переборками, и ребята временно переселились к нам. Ничего, в тесноте, да не в обиде!

Крепко спал я, но все равно краем уха услышал первую утреннюю команду с мостика:

— Боцману на бак!

Голос был знакомый. Команду давал вахтенный штурман Базалевич, почти мой земляк, типичный одессит, попавший на Дальний Восток лет пятнадцать назад и прикипевший к нему, наверное, до конца своей жизни. У него было прозвище — Гарри из Одессы, а настоящее имя Алексей. Алексей Базалевич был известен на весь крабофлот непревзойденным басом, неистощимыми шутками и тем, что у него, тощего, конопатого, красивая жена, врач-гинеколог нашей флотилии.

— Боцману на бак! — снова по-львиному рыкнул в микрофон штурман, но его команда меня не касалась, и я сладко зевнул, еще крепче погрузился в сон и уже не слышал очередной команды ловцам мотоботов. Не услышали ее и мои товарищи по каюте. Мы все, как по команде, проснулись много позже, когда дверь каюты с грохотом отворилась и на пороге появился широкоплечий, с бронзовым лицом, Карпович.

— Что вы, хлопцы, а? — глухо прорычал старшина, как видно, весь пламенея от ярости. — Хлопцы, а?

За иллюминаторами гулко шлепались на тихую воду мотоботы со своими экипажами. Все, один за другим, кроме «семерки». И это, очевидно, окончательно разозлило Карповича. Сквозь полуоткрытые веки я увидел, как старшина грузно шагнул к койке своего помощника, протянул вперед сильную руку, чтобы схватить Серегу за плечо. Но парень успел увернуться и выскочил из каюты с поразительной быстротой, а Евгений проревел, словно иерихонская труба:

— Подъем, бичи!

И тут же вышел из каюты. Ловцы «семерки» вскочили и начали лихорадочно одеваться, потом побежали умываться. Первым из душевой вернулся розовощекий Серега и, увидев, что я не сплю, затараторил:

— Какой сон не дал мне досмотреть этот крокодил, какой сон!

Надо мной раздался голос Генки:

— Тебе опять снилось, что ты камчадал — пещерный человек и корзинами ловишь рыбу?

Серега не уловил иронии в вопросе Генки, отвечал задумчиво и серьезно:

— Что ты, современным человеком я видел себя во сне и во время шторма чуть не погибаю. Первый раз меня спасает Васька Батаев, второй раз — этот кро… — и тут парень замолк, его лицо побледнело. — Женя меня спас, а сам… в третий раз… ребята, я не успел увидеть, кто меня спас в третий раз!

Я, слушая Серегу, подумал, что у него просто неистощимая фантазия, какой-то художнический характер. Он часто пересказывает нам свои сны, эмоционально яркие и необычные по содержанию, хоть записывай их на бумагу — это готовые рассказы.