— Тогда почему вы не обращаетесь к ним «сэр»?
Через две недели мне пришло официальное уведомление о том, что «на этот раз» меня не взяли, но почему, не объяснялось. Из «Кьюнарда» никаких вестей не было. Мне явно не везло.
Торки оказался тем местом, где робкий, тихий мальчик превратился в общительного, уверенного в себе работника с определенным положением. Теперь я думал, что меня ждет неплохое будущее в гостиничном бизнесе. Старшие менеджеры увидели во мне перспективного работника и в октябре я стал помощником менеджера в ведущем отеле сети — «Уэссексе» в Борнмуте.
Борнмут был совсем не похож на Торки. Я жил в крохотной комнатке и страдал каждую минуту своего пребывания в этом городе. Я начал ужасно скучать по дому, и родители стали так волноваться за меня, что даже приехали навестить. Мама хотела увезти меня домой, но это был не выход: ведь только здесь я начал делать хорошую карьеру.
В Борнмуте дела у меня обстояли неважно. Меня отправили в подвал и сделали кладовщиком, потом на кухню поваром (я готовил завтраки, когда настоящий повар по каким-либо причинам не мог выйти на работу), затем в столовую официантом. У меня не было друзей, и карьера покатилась под откос.
Стояло холодное ноябрьское утро. Папа ушел на работу, Энтони, которому тогда было пятнадцать, тоже куда-то делся. Мама, готовившая завтрак для еще спящего Грэма, услышала, как в почтовый ящик что-то опустили. Она вытерла руки о полотенце, пошла в холл и взяла почту. В ней оказалось два письма для мистера Пола Баррела.
На одном был фирменный знак какой-то компании. Она не поняла, какой именно, и прочитала на обороте: «„Кьюнард", Саутгемптон». Другой конверт был ей знаком — им уже приходил один такой: на белом конверте стоял черный знак Букингемского дворца. На обороте красовался рельефный красный королевский герб. Письма прибыли вместе со счетом за газ.
Мама сунула письма в карман передника, где они и полежали полчаса, пока она готовила завтрак. На кухню спустился Грэм — он хотел одеться перед камином. Мама сказала: «Полу пришло два письма. Одно из „Кьюнарда". А другое из Букингемского дворца». Она села и взяла со стола нож. Осторожно вскрыла конверт из дворца. Это было письмо от мистера Майкла Тиммса — мне предлагали должность младшего лакея в буфетной столового серебра. Другое письмо было из отдела кадров «Кьюнарда», в нем мне предлагали должность стюарда на борту лайнера «Елизавета II». Мама посмотрела на оба письма. Она знала, что я приду в восторг от возможности поработать на корабле, и поэтому задумалась о том, что же теперь делать.
Потом вдруг она оживилась. «Он устроится на этот корабль, и мы его больше не увидим», — сказала она Грэму, и выбросила письмо из «Кьюнарда» в огонь. Они с Грэмом смотрели, как моя карьера морского волка превращается в дым. «Грэм, пока я жива, никогда не рассказывай ему, что я только что сделала», — сказала она. И поставила письмо из Букингемского дворца на каминную полку.
Потом мама побежала в булочную «Эльдредз», чтобы позвонить мне.
Когда меня позвали к телефону, я был в кладовой отеля «Уэссекс».
— Пол, пришло письмо из Букингемского дворца. Тебе предлагают работу. Ты ведь согласишься, правда?
Еще бы! О таком можно было только мечтать, я не мог поверить в такую удачу и ужасно обрадовался.
Даже не подозревая об этом, мама приняла за меня самое важное решение в моей жизни, она направила меня к суше и Букингемскому дворцу. Грэм сдержал слово и сохранил в секрете то, что она сделала с другим письмом. Он молчал об этом девятнадцать лет. Молчал до той самой минуты, когда мы оказались на кладбище Хасленд у могилы мамы. Он рассказал мне обо всем сразу после того, как гроб с ее телом опустили в могилу возле могил бабушки и дедушки Кёрков. Это произошло в 1995 году.
В это время я работал у самой чудесной женщины в мире — принцессы Уэльской. И все благодаря моей маме, а ведь я так и не сумел поблагодарить ее.
Когда все разошлись, я сделал то же, что когда-то она на похоронах бабушки Кёрк: обратился к ней у ее могилы. Я сказал ей спасибо.
Глава вторая
БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ
Я не мог поверить своим глазам.
Королева сидела, глубоко задумавшись, в своей комнате в Букингемском дворце, но тут подняла голову и увидела меня.
— Почему ты улыбаешься, Пол? — поинтересовалась она. По ее голосу было понятно, что она уже догадалась, в чем дело.
— Если бы вы только себя видели сейчас, Ваше Величество!
Теперь уже улыбался не только я, но и королева. Было поздно, она сидела за столом возле окна и писала перед сном. Она была в шелковом платье, на голове — корона, а на ногах — розовые тапочки. Это зрелище и потрясло меня: английская королева в короне и в тапочках! Она выглядела величественно и одновременно по-домашнему — живая аллегория государства «по-простому». Зрелище было нелепым, очаровательным и, наконец, просто смешным — она и сама это понимала.