Королевские бастарды

Он распахнул дверь. К великому сожалению, слабый свет фонаря не позволял толком разглядеть новую комнату, а она между тем ничуть не походила на все те помещения, которые только что миновали наши друзья. Комната эта оказалась просторной гостиной в четыре окна с мрачноватыми, но очень эффектными шторами. Вдоль стен, отделанных изумительными резными панелями, выстроились старинные высокие стулья. Из потускневших золоченых рам смотрели потемневшие от времени портреты, а над ними в лепных картушах красовались гербы, которые, впрочем, едва можно было различить в тусклом мерцании фонаря, явно не способного разогнать тьму.

В глубине гостиной виднелось венецианское зеркало в тяжелой узорной раме, а под ним в огромном беломраморном камине едва теплился обещанный «добрый огонек», который еще совсем недавно наверняка горел весело и ярко.

От каждого предмета в этой комнате веяло величием прошлого, и тем более странно смотрелись среди былого великолепия две вещи нашего века: плохонькая кровать красного дерева, будто доставленная из дешевого магазина на улице де Клери, и такой же жалкий столик на одной ножке, тоже сделанный из красного дерева и отмеченный печатью неизбывного мещанства. На столике вошедшие увидели поднос с чайником, чашки, блюда с холодной дичью и пирожными, графин и несколько бутылок.

Как только господин Моран переступил порог этой гостиной, живо напомнившей о давних временах, лицо его стало благоговейным. Очутившись в комнате, он медленно перекрестился – словно стоял под сводами храма.

– Ну что, плутовка, нравится тебе здесь? – спросил Моран Тильду.

Девочка смотрела вокруг широко раскрытыми главами – удивленными, но отнюдь не восторженными. Мысленно она одобрила лишь блестящее дерево кровати и столик. А на пирожные малышка даже не взглянула.

Господин Моран подхватил дочь на руки и усадил в необъятное кресло, где она исчезла, будто крошечный жаворонок, которых, бывало, подавали на пиршественный стол на серебряных блюдах размером с рыцарский щит; таковы были вкусы наших пращуров. Господин Моран пододвинул кресло к столику, подсластил вино в стакане и предложил девочке пирожные.

– Перекуси, если проголодалась, пока я займусь делом, – проговорил он.

И засучив рукава, Моран и впрямь принялся за работу.

Перво-наперво он подбросил в камин дров, и огонь ярко и весело вспыхнул. Затем Моран взялся за веник и тщательно подмел паркет, а потом вытер пыль с мебели. Лоб его блестел от нота, но Моран этого не замечал; он трудился и тихонько бормотал себе под нос:

– Приятно полюбоваться гербом де Клар! Откуда малышке знать, что такое золотое солнце на лазоревом поле? Однако она здесь у себя дома, с портретов на нее взирают ее предки. А мне вот стыдно смотреть на них… Ведь потомки королей нынче недорого стоят!..

Мужчина горько рассмеялся и принялся застилать кровать, подняв тяжелый матрас с легкостью, свидетельствовавшей о недюжинной силе, которую никак нельзя было заподозрить в этом худом изможденном теле.

– Фиц-Рой, Фиц-Рой, – бормотал он прерывающимся от волнения голосом, – это же значит «сын короля»! Вот какая у нас с Тильдой фамилия. Чего ж ей, спрашивается, бояться в доме своих предков? А я даже места привратника, чтобы заработать ей на хлеб, не мог найти. «Сын короля»! Фиц-Рой! А когда-то мы были богаты, были могущественны!

Моран зажег свечи в шандалах и в люстре, и в гостиной, словно выйдя из нарядных рам, заулыбались великолепные сеньоры, опирающиеся на шпаги, и прекрасные дамы – одни с розами, другие – с веерами в руках. Все ожило, как только комнату залил золотистый вечерний свет; засверкала парча обивки, а ясное солнце на гербе, повторявшееся на стенах и стульях, казалось, весело встряхнуло яркой гривой своих лучей. Завел Моран и великолепные стенные часы; стрелки он поставил, сверившись со своей бедной серебряной луковицей: ровно восемь.

Покончив с уборкой, господин Моран стряхнул пыль с одежды и, обведя взглядом гостиную, воскликнул:

– Все как в прежние времена! Можете приезжать, господин герцог!

Только теперь этот человек вспомнил о девочке и, увидев, что она так и не притронулась ни к подслащенному вину, ни к пирожным, рассердился и довольно грубо сказал:

– Почему же ты ничего не съела, дурочка?!

На глаза испуганной Тильды навернулись слезы.

– Холод здесь до костей пробирает, – пожаловалась она, – пойдем быстрее домой, у нас на чердаке так уютно…

Как раз в это самое время в караульном помещении на улице Культюр Эшалот вытащил опустевший рожок из «клювика» насытившегося Саладена. Стражам порядка, которые с любопытством окружили мужчину с младенцем, Эшалот добродушно говорил:

– Понятное дело, коли оставил я свой пакет на милость господ караульных, то должен был бы предупредить господина капрала. Не дай Бог, сел бы кто ненароком на моего мальца, а он ведь живой…

– Распищался, как мышь, безобразник! – прервал его капрал. – У нас что тут, приют?

Эшалот между тем старательно закалывал пакет булавками, от которых бумага уже вся была в крошечных дырочках.