— Клянусь тебе, Барбара, — серьезно сказал он, — в душе я считаю тебя своей настоящей женой. Я понимаю твое беспокойство и сумею защитить тебя. Я окружу тебя высокой мощной стеной почета и богатства, и она будет надежно охранять тебя от мирского зла.
Барбара взглянула на его мужественное смуглое лицо. В его голосе было столько искреннего сочувствия, что ее захлестнула волна горячей радости: он понимает меня, мои страхи и опасения перед будущим. Теперь я точно знаю, что он женится на мне!
Барбара почувствовала непреодолимое желание слиться воедино с этим человеком, и, взяв в ладони его темноволосую голову, она посмотрела на него пылающим страстью взглядом.
Они лежали рядом, утомленные любовью, и смотрели в темноту.
Барбара теснее прижалась к нему и успокоенно вздохнула. «Хорошо бы он женился на мне до рождения ребенка», — мелькнуло у нее в голове, и с этой приятной мыслью она погрузилась в сон…
Карл не мог уснуть. Его тревожило поведение Якова и прибытие в Англию королевы-матери. Барбара во время разговора, сама того не ведая, подала ему одну хорошую идею. Вопрос денег явно волновал его мать более всего. И он должен использовать их как оружие для защиты своих интересов. Карл знал, как ей хотелось получить от него солидный пенсион, но за это ей придется смириться с женитьбой Якова и признать Анну.
К тому времени, когда Генриетта-Мария прибыла в Англию, ее младший сын Генри Глостер умер от оспы. Барбара провела несколько ужасных часов, серьезно опасаясь за здоровье самого Карла. Все свободное время король проводил у постели больного. Он пытался вылечить брата теми снадобьями, которые приготавливал в своей лаборатории, но Генри лишь беспомощно и виновато смотрел на Карла: его желудок отказывался усваивать эти целебные средства. Карл сделал три попытки с одним и тем же плачевным результатом. Лицо его помрачнело, и он в ярости вышвырнул бесполезную склянку в ближайшее окно. К вечеру пятого дня болезни Генри повернулся лицом к стене, легко вздохнул, и жизнь покинула его.
Барбара сидела у камина в своем доме на Кинг-стрит, когда ей сообщили эту печальную новость. Она тут же бросилась в Уайтхолл. Сердце ее разрывалось от жалости и сострадания к Карлу. Придворные стояли тесным кружком возле королевских покоев.
— Король заперся и не желает никого видеть. Он как безумный носится по комнате, и мы очень волнуемся за него.
— О нет!.. — Барбара почувствовала такую острую боль, словно ее полоснули ножом по сердцу. Она подошла и громко постучала в массивную украшенную позолотой дверь.
— Оставьте меня! — искаженным горем голосом крикнул Карл.
Барбара приложила губы к замочной скважине и сказала:
— Впусти меня! Это я, Барбара.
Сердце Барбары громко стучало в наступившей тишине, затем дверь распахнулась со щелчком, и она проскользнула внутрь. Лицо Карла было мокрым от слез, в глазах стояла отчаянная тоска.
Барбаре хотелось обнять и утешить его, но Карл метался по комнате, словно хотел убежать от печали, которая ни на шаг не отставала от него. Он ударил кулаками в стену с такой силой, что картина над ним угрожающе покачнулась.
— Он был еще совсем мальчик, — глухо и отрывисто проговорил Карл. — Что он успел увидеть за свою короткую жизнь? Сначала семья развалилась на части, отца казнили. Потом долгие годы изгнания, и сейчас, — он опять ударил кулаком по стене, — когда жизнь наконец пошла на лад, когда я в состоянии дать ему все, чего он был лишен, смерть забрала его.
Перед лицом смерти слова бессильны. Барбара молча обняла Карла и крепко прижала к себе, точно хотела силой своей любви пробиться сквозь его горе и дать ему утешение.
Карл склонил голову на ее плечо и заплакал скупыми мужскими слезами. Несчастье подорвало его силы; они постояли немного в молчании, затем Барбара подвела его к кровати и заставила лечь. Заботливо, точно мать больное дитя, она укрыла его и, присев рядом, всю ночь держала его руку.
Глухая боль утраты еще владела Карлом, когда он отправился в Дувр встречать Генриетту-Марию и Киску, вступающих наконец на английскую землю. Для королевы это было возвращение после долгих лет изгнания, Киска, которую увезли из Англии в младенчестве, совсем не помнила родной страны.
На душе Карла посветлело, когда он увидел спускающуюся по трапу Киску; сентябрьский ветерок, играя, то раздувал пышные юбки ее наряда, то обтягивал стройную фигурку. Карл сердечно обнял ее и поцеловал в губы, затем повернулся, чтобы торжественно и церемонно приветствовать мать. Он мягко сообщил ей печальную новость о смерти Генри. Она тяжело застонала и схватилась за голову; ее лицо, обрамленное блестящими черными локонами, исказилось от боли, слезы полились из глаз, оставляя мокрые следы на глубоких морщинах, прорезавших ее щеки.
— Теперь я поистине Несчастная Королева! — пережившая смерть мужа, разлуку с детьми и тяготы изгнания, Генриетта давно величала себя этим титулом.