Снова кивок. Еще как больно, особенно когда кости выскакивают из суставов, а сквозь кожу прорастает хитиновое покрытие. Бедный Клайв сколько лет с этим жил…
— Я не могу обещать, что полностью избавлю тебя от боли, — негромко произнес Дарс, — но я буду рядом. И как только ты вернешься, вколю обезболивающее. Возвращайся ко мне, Лу.
Мягкие, скользящие движения по затылку к шее. Дарс медленно гладил ее и смотрел прямо в глаза.
— Хорошо, не будем торопиться, — пробормотал он, — давай я расскажу тебе, что было в том бункере. Мы прилетели туда по следу, что оставил жук Клайва.
— Что? — Она усмехнулась. Жвала угрожающе щелкнули, но Дарс даже не дрогнул, продолжая мягкие, очень волнующие движения.
— Да, жук оказался с сюрпризом, — он словно читал ее мысли, — и мы двинулись следом. Тут, понимаешь, был важный момент. Надо было раздавить осиное гнездо, которое построили прямо под носом империи. Мы пошли по твоим следам, моя любимая девочка, вскрыли вход в бункер. А потом, когда мы уже оказались внутри, на нас посыпались акды. Бессмыслица какая-то, право слово. Совершенно безоружные акды против вооруженных и хорошо обученных бойцов. Майор до последнего требовал, чтобы я держался за ним. Но когда я за акдами заметил мелькнувшего человека, то подумал, что вот она, первопричина. И рванул за ним.
— Я должна была его убить, — проворчала Луиза, — я, не ты.
— Он ведь почти ушел от меня, этот паршивец. — Голос Дарса ласкал слух, и Луиза окончательно расслабилась, вытянулась на полу. — А потом я увидел, как его отвлекла на себя одна особь акда. Вот странно, да? Прочие акды его защищали, а этот пытался убить. И именно поэтому первым выстрелом я убил человека. Ты ведь потом расскажешь, кто это был?
Она одобрительно заурчала.
— Кстати, спасибо за то, что связалась со службой безопасности, — продолжил негромко Дарс, — император выходил на связь. Атака отбита, Вири-старший и младший взяты под стражу. У старшего, как ты и говорила, подсаженная чужая нейроматрица. Во время считывания он верещал о том, что сражается за королеву. Но ведь… королева мертва. Давно.
— Теперь, я думаю, окончательно мертва, — сказала Луиза, — никто больше не будет носиться с идеей ее возвращения.
— Луиза, я тебя не понимаю. — Дарс убрал руку. — Давай договоримся так. Я выйду из каюты, чтобы тебя не смущать, а ты… вернешься. Решайся. А потом сразу вколем препарат, тебе не будет настолько мучительно больно, чтобы этого бояться.
Он поднял ее тяжелую голову в хитиновой броне, подержал в ладонях, а Луизе вдруг стало невыносимо оттого, что больше она не видит синего пламени сверхновой в его глазах. Все было серым.
— Вернись ко мне, — выдохнул он.
Быстро подался вперед и коснулся губами хитиновых щитков меж усиков, затем так же быстро отстранился, поднялся с дивана и вышел.
Луиза положила голову на конечности-ножи.
Он так близко и далеко одновременно. А она не может поцеловать, ощутить сладкий, с кофейной горчинкой вкус его губ, изощренный танец языка, от которого тело вспыхивает жаром, а за спиной вырастают крылья.
Боль в груди ширилась, росла, расходилась проталиной с черной водой.
«Я хочу быть с тобой».
Но как?
Не страшно ли тебе, королевская гончая, по-прежнему не помнящая саму себя?
«Но если он принял меня такой, то разве остановит меня боль? Это такая малость».
Она помедлила, собираясь с духом. Как будто стояла на краю обрыва, а ветер трепал волосы, хлопал по щекам ледяными ладонями, грозя скинуть, навсегда похоронить в мертвой и холодной бездне.
Страшно.
И будет так же больно, как в предыдущий раз.
Но ведь она должна быть сильной, чтобы отвоевать собственное счастье?
И Луиза сделала крошечный шажок. Спиной назад. В слепяще-белую вспышку, которая, разрастаясь, обволокла ее хитиновое тело и сверкающим веретеном ударила прямо в сердце.
Он захлебнулась собственным воплем.
Белый потолок каюты стремительно вращался над головой, исхлестанный обрывками розоватой пены вперемешку с изумрудной зеленью. Что-то трещало, как будто ломали деревяшки. А потом Луиза поняла, что это рвется ее собственное тело, избавляющееся от всего лишнего, — от двух пар конечностей, от хвоста, от длинного бронированного корпуса. Хитин ломался, расходился уродливыми трещинами, отваливался кусками, обнажая розовую плоть, — страшную, сморщенную, сплошной рубец.
«Господи, как больно», — мелькнула и пропала мысль.
К собственному ужасу, продираясь сквозь мучительное ощущение ломающегося тела, Луиза увидела склонившегося над ней Дарса со шприцем-ампулой.
— Не-э-эт. Не смотри-и-и… не надо…
Саднящее горло издавало шипение.
— Тише, тише… ш-ш-ш…
Едва ощутимый укол в плечо. И боль начала отпускать. Полегчало настолько, что Луиза вскинула руки к лицу — так и есть, сплошной розовый рубец. Вся она такая…
— Не смотри, — всхлипнув, подтянула колени к груди и, закрыв лицо ладонями, замерла.
— Луиза.
— Уходи, пожалуйста. Не смотри на меня… Я не хочу, чтоб ты меня такой видел…
— Наплевать, — зло процедил Дарс, — я хочу видеть тебя любой, понимаешь?