После оглашения разрыва помолвки были устроены карточные игры, показ пантомим и прочие развлечения. Генрих пел, как всегда чудесно, а Мэри аккомпанировала ему на лютне, и вокруг них сразу собрался кружок веселой молодежи, потом все устроили состязания стихов в честь принцессы. Потом делали ставки на дворцовых спаниелей, заставляя их гоняться за мячами по залу. Было очень поздно, когда королева и пожилые лорды уже удалились, а танцы только начинались. Одному Богу было известно, что стоило Мэри выдержать все это. Она уже не боялась за Брэндона, она верила Вулси, сама удивляясь своему доверию, но она с ужасом думала о предстоящем, надвигающемся браке с Людовиком. Однако продолжала улыбаться, танцевала в паре с братом, хотя порой судорога смеха и рыданий сжимала ей горло.
Лишь вечером она позволила себе поплакать в колени Гилфорд, совсем как в детстве. Слава Богу, что рядом был человек, которому она могла довериться.
– Ах, Мег, это все ужасно. Как бы я хотела отречься от всего этого, вернуться в Хогли, в Саффолк, чтобы мной никто не распоряжался, чтобы я могла делать все, что мне вздумается: бегать, дурачиться, заниматься тысячью неприметных дел, которые казались мне таким важным тогда. Возилась бы на грядках, ездила верхом, удила рыбу во рву, подоткнув юбки и болтая ногами в воде...
Мег погладила её по голове, попыталась развеселить:
– Но чтобы рядом непременно была пара-тройка молодых людей, которые бы млели от счастья, заглядываясь на красивые ножки красивой девушки. Мэри все же улыбнулась, вытирая стекавшие по щекам слезы.
– Нет, Мег. Не трое. Один-единственный, и ты знаешь кто.
Та горестно вздохнула.
– Да уж, знаю, и всегда знала. Даже странно, вы казались всегда такой резвушкой, веселой, беззаботной девочкой – и вдруг такое постоянство. Вы ведь всегда хотели только Чарльза Брэндона. Что за нелепость... или злой рок.
Теперь они говорили без церемоний – не как гувернантка с подопечной, не как статс-дама с принцессой, а как подруги. Ибо Гилфорд не могла не заметить, как неожиданно повзрослела Мэри. И поняла, что её девочка, а для Мег Гилфорд августейшая принцесса всегда оставалась её девочкой, очень несчастна. Достойная дама всячески старалась утешать ее, обещая все что угодно, вот и сейчас Мэри вдруг стала просить Мег выполнить то свое обещание, какое та дала ей перед церемонией, чтобы приободрить.
– Мег, давай поплывем по реке к Тауэру? Ты ведь обещала. Мне бы только поглядеть. Ты ведь сама говорила, что его с наступлением темноты выводят на стену.
Гилфорд поначалу заупрямилась, но в конце концов уступила. Ведь Мэри сейчас в особом положении, даже в более выгодном, чем ранее, ибо её охраняло положение будущей невесты короля.
Во мраке женщины быстро спустились к реке и подозвали одного из вечно ожидавших у причала лодочников, которые жгли факелы на носу своих посудин, в знак того, что они свободны и ожидают пассажира. Но едва они сели в лодку, как по приказу Мег факел погасили, чтобы никто не узнал в одной из укутанных в плащ фигур сестру короля.
Мэри не сводила глаз с громады крепости. В глубине души она была разочарована – стояла темная, безлунная ночь, мрак, духота. И, даже если Брэндона и выводили на прогулку, она не могла бы его рассмотреть. Неужели же её брат прав и она до отъезда так больше и не увидит его? Но у неё оставалось обещание Вулси – и надежда на то, что она может сама заключить свой второй брак.
– Человек глуп, если перестает надеяться, – негромко сказала она в темноту. Гилфорд услышала:
– И что это значит? Принцесса вздохнула.
– Надежда – это то, чем мы живем. И сделала знак грести назад.
Они не заметили, как следовавшая за ними лодка свернула в тень пристани.
– Ну что я вам говорил, государь, – шепнул тучный пассажир своему спутнику. – Мы совершим оплошность, если освободим Брэндона до отъезда леди Мэри.
– Ты, как всегда, оказался прав, мой верный Вулси, – негромко ответил король, но в его голосе таилась грусть. – Бог мой, неужели она так любит его?
Он даже пожалел ее:
– Бедная глупышка Мэри.