Королева в придачу

Но тут в зал вошла Жанна. Бониве очень надеялся, что ей удастся удержать посла. Ведь, что там ни говори, Жанна Лекок – восхитительная женщина, и Брэндон дал понять, что она ему нравится. Но Бониве тут же понял свою ошибку, увидев, как отшатнулся от неё англичанин. Брэндон и в самом деле не мог видеть эту женщину, и вышел из комнаты, едва ответив на её приветствие. Жанна поглядела на него с укором. Губы её задрожали, но, заметив сочувствующий взгляд Бониве, она гордо вскинула подбородок и тоже удалилась. Как этот женамутье смеет быть столь холодным с ней после того, что меж ними было? Воистину, эти англичане – сущие дикари! Им следует поучиться у её соотечественников обычной любезности. Хотя, что она для него? Обычная шлюха, хоть и немного выше по положению, – ведь на дворянство она уже может рассчитывать. И все же, как говорят, его любила сама королева Мария Английская... Ха! Пусть же теперь оправдается перед ней, если сможет.

Глава 7

Декабрь 1514 г.

При дворе все говорили, что у короля очередной кризис. Но никто не сомневался, чем кончится этот приступ болезни. Понимал это и сам Людовик, и уже почти смирился с этой мыслью...

Королева сидела подле его кровати, читая больному мужу одну из его любимых книг – «Трактат о долге». Людовику было приятно слушать её голос – нежный, мелодичный, с легким акцентом. В смысл же слов он почти не вникал, отсутствующе глядя на бахрому балдахина над головой; и вся жизнь проплывала перед его мысленным взором. Картины сменялись, словно времена года. Вот его весна: дебоширства, военные походы, вереница лиц блестящих молодых людей, спутников его ветреной молодости, образы красивых женщин... Его лето принесло ему славу и власть. Корона Франции, корона Неаполя... правда, последнюю он потерял, но об этом сейчас не хотелось думать. Потом настала пора осени – нежной и мудрой, богатой плодами. Осень... Людовик вспоминал строгое и любимое лицо прежней жены Анны Бретонской. Он был счастлив с ней, очень любил её... но отчего-то в душе при этом всегда таилась частица одиночества. Любила ли она его? Он же любил – безнадежно и страстно, преклоняясь перед этим воплощением женского величия и добродетели. И вот пришла его зима. Пора засыпания, увядания, болезней. Но и в его холодной зиме был праздник – юная и удивительно красивая третья жена Мария Английская... Как жаль, что они встретились так поздно. Но иначе и быть не могло. Их разделяли годы... Годы... Он поглядел на неё. Даже в строгом темном чепце и покрывающей её дивные волосы вуали она выглядела совсем девочкой. Ей столько же, как и его дочери Клодии.

– Мари, ангел мой...

Она прекратила чтение, посмотрела на него, заложив пальцем страницу.

– Государь?

Что же он хотел сказать ей? У него сильно болел живот, это отвлекало от мыслей, и он никак не мог сосредоточиться.

– Мари, вы помните тот стих, что написал мой отец Карл Орлеанский?

Она поняла, о каком стихе идет речь, и тихо стала декламировать:

– Время потеряло свой плащ, Сшитый из ветра, холода и дождя. И одело новый, украшенный вышивкой из солнечной улыбки, светлой и прекрасной.

Людовик улыбнулся – её акцент был прелестен. Мари... Это её улыбка «светлая и прекрасная», а для него уже «время потеряло свой плащ». Все кончено. Он посмотрел на жену тем трогательным, добрым взглядом, который всегда волновал её и вызывал чувство вины.

– Государь, вам пора выпить лекарство. Лекарство... Он понимал, что оно его уже не спасет, но покорно проглотил отвратительную микстуру. Мэри промокнула его губы салфеткой. Как же она нежна с ним, как заботлива! Людовик пожал ей руку.

– Мари, я ведь все понимаю. Не такая старая развалина, как я, должен был стать мужем такой красавицы.

Он догадывался, как жалок в её глазах: морщинистый, иссохший, с темными пятнами на щеках, абсолютно облысевший. И она – его английская роза... Мэри умело скрывала свое отвращение. Она подсела к Людовику, поцеловала старика в лоб. Ей было жаль его – он всегда был очень добр с ней.

В дверь постучали. Вошла солидная и надменная Анна де Боже, поглядев с обычным недоверием на Мэри, сидящую подле короля. Она не верила в нежные чувства юной жены к старому королю, и открыто говорила об этом ему, чем обычно только сердила. Но сейчас, чувствуя близкую кончину, Людовик был добр со всеми, и протянул к своей бывшей воздыхательнице слабую руку.

Анна пришла сообщить, что прибыли члены его Совета. Людовик вздохнул и попросил женщин усадить его поудобнее. Он чувствовал себя слабым, но присущая ему добросовестность не позволяла отказываться от дел управления страной. Это было его бремя – бесконечное бремя власти, от которого никогда нельзя отказываться.