Королева Риррел

Готто бросился к прутьям решетки. Через окно можно было разглядеть просторный зал с высоким сводчатым потолком, украшенным лепниной. Стены были завешены выцветшими коврами с изображением сцен охоты и светских увеселений. Пятеро мужчин, одетых в короткие кольчуги поверх туник, грохоча сапогами, гонялись по залу за девушкой, отчаянно зовущей на помощь. Роут! Готто закричал в ответ, отчаянно тряся решетку. Ортег с видимым равнодушием наблюдал за его действиями.

— У нас это называется игра в кошки-мышки, — сообщил он наконец. — Дело в том, что в Перонеде слишком мало продажных женщин. Моим верным стражникам приходится нелегко. Поэтому добыча достается лучшему охотнику за мышкой. Кстати, черную мышку они видят впервые. Посмотри, какой азарт!

Готто не вслушивался в циничные слова Ортега. Он прекрасно понял, зачем его сюда привели и какое предложение сейчас услышит от мага. Знал он и собственный ответ. Неизвестно, какая опасность угрожает Шайсе. Но допустить, чтобы над Роут снова надругались — после всего, что она пережила, — нет, это выше его сил! Сколько еще ей придется жить в страхе, в отвращении к себе самой? Готто некогда было оценивать свои чувства и выбирать между двумя женщинами. Он должен был помочь Роут — и все.

Бросив последний взгляд на Роут и убедившись, что хотя бы сейчас ей ничего не угрожает, Готто снова оказался в кабинете Ортега. Блестящая пластина под его рукой лежала спокойно, не причиняя ему вреда. Молодой человек рассказал Ортегу всю правду и чувствовал, что его лицо горит от стыда: он совершал предательство. Маг Огня удовлетворенно кивал в ответ. Когда Готто закончил, он сказал:

— Твоя старая приятельница Шайса скоро окажется у нас. Я уверен, ваша встреча будет радостной. Ты хорошо вел себя, дикарь, и заслуживаешь награду. Отныне ты и твоя чернокожая подруга — не узники здесь, а гости. Правда, покинуть замок вы не можете. И уходить с этажа, где находятся комнаты для гостей, вам тоже запрещено. А чтобы не возникло искушения переступить запреты, придется подарить вам это украшение…

И Ортег застегнул у Готто на шее тонкий блестящий ошейник. Молодой человек машинально ощупал его, но застежки не обнаружил. А маг между тем положил свою большую руку с ухоженными ногтями на «лист правды».

— Я хочу, чтобы ты был уверен в правдивости каждого моего слова, дикарь. Этот ошейник — еще одно мое изобретение. Такой же надели на шею твоей подруге. Если кто-нибудь из вас покинет пределы отведенных вам помещений — мгновенная смерть. Кроме того, вы можете умереть по первому моему слову, даже если я буду находиться далеко отсюда: ошейники сделают свое дело. Надеюсь, ты убедился в чуткости этого «листа». Так что ни у тебя, ни у твоей чернокожей не возникнет глупого желания проверить действие ошейника. А в остальном… Я хочу, чтобы Шайса, когда она появится здесь, не могла меня упрекнуть в жестоком обращении с ее друзьями. Сейчас тебя отведут умыться и дадут свежую одежду.

На собственном примере Готто получил возможность удостовериться, как слаб человек и его плоть. Умом он отлично понимал, что Ортег с его загадочным интересом к Шайсе, готовый безжалостно терзать других людей ради своих неведомых целей, — вовсе не радушный хозяин. Но, умывшись теплой водой, расчесав волосы, надев чистую шерстяную тунику с длинными рукавами, он даже почувствовал к своему тюремщику благодарность.

Несмотря на блаженное ощущение чистоты, мысли Готто были невеселыми. Он постоянно теребил ошейник, но думал о другом: молодой человек понимал, что никакими потоками чистой воды не смоешь греха предательства. Но грех этот состоял не в том, что он рассказал правду о Шайсе. Готто понимал, что выхода у него не было: неизвестно, что замышлял против Шайсы Ортег, но Роут грозила не менее страшная участь. Предательство состояло в том, что Роут оказалась ему так же дорога. Еще недавно вся его душа была наполнена одной Шайсой. Чем больше времени проходило в разлуке, тем прекраснее она являлась ему в воспоминаниях. Готто привык на любые свои поступки смотреть ее глазами. Он не задумывался о своей дальнейшей жизни, потому что у него была мечта. Но все эти годы рядом с ним жила своею жизнью другая женщина, тоже погруженная в свои воспоминания, гораздо более горькие. Она готовила ему еду и штопала рубашки. Потом она делила с ним тяготы пути по пустыне, когда смерть шла за ними по пятам. И теперь, заглядывая в свое сердце, Готто, к удивлению своему, видел два образа — словно на том камне, оставшемся посреди пустыни. И один бледнел, словно отступая вдаль, словно ветры день за днем стирали рисунок, а другой, напротив, становился все ярче. Готто ловил себя на мысли, что не может вспомнить голос Шайсы — она говорит с ним голосом Роут. И голубые глаза его мечты все чаще становились черными, как ночь. В этом и видел он самое страшное предательство…