Королева нефритов

Впереди справа от нас возвышался горный выступ, на котором стоял очередной палаточный городок, состоявший из сотни палаток густого зеленого цвета. Омывавшие плато дождевые воды сливались в один мощный поток, извергавшийся прямо на шоссе. Палатки были мокрыми и грязными; я видела, как между временными жилищами метались какие-то фигуры, державшие в руках корзинки или прикрывавшие ими голову. Их сопровождали собаки, прыгая и огрызаясь друг на друга. Детей видно не было. Некоторые палатки, казалось, вот-вот рухнут под тяжестью воды.

— Я слышала по телевизору, что эвакуировано почти двести тысяч человек, — продолжала Иоланда.

— В Гондурасе? — уточнил Эрик.

— Нет, в Гватемале. С равнин — в основном на восток. Кстати, это именно те равнины, по которым мы едем.

— И где же остальные эвакуированные?

— Только не в городах. Думаю, палаточные лагеря разбросаны вдоль долины, как вот эти.

В течение следующего часа я сидела, не двигаясь и не говоря ни слова. Мы все ехали и ехали. Иоланда в конце концов заснула, а Эрик так тщательно следил за дорогой, что не обращал внимания на меня.

Около полудня небо еще потемнело. Взглянув на дневник, лежавший на коленях, я потерла розовый переплет, провела пальцем по страницам и постучала ногтем по запертому замочку. Крохотная скважина напоминала формой женскую фигурки.

— Что вы делаете? — шепотом спросил Эрик. — Это ведь дневник вашей матери?

— Так просто, — прошептала я в ответ.

— Ну, тогда расскажете мне, если что-нибудь найдете.

Я провела пальцами по металлическому квадратику замка. Засунув ноготь под оловянную поверхность, потянула ее вверх, потом еще раз, уже чуточку сильнее. Послышался звук рвущейся бумаги.

Но тут замок поддался, и я рывком раскрыла дневник.

Не обращая внимания на мои лихорадочные усилия, Эрик вел машину по бурлящей воде, мимо камней и ям. Перед нами простиралась разлившаяся река, на более высоких участках шоссе валялись кучи черно-желтого мусора. Чудом уцелевший дорожный знак утверждал, что мы находимся в сорока километрах от Рио-Хондо. Сердце мое отчаянно колотилось, но это не имело никакого отношения к кипящей вокруг воде.

Перевернув розовую обложку маминого дневника, я провела рукой по испещренной готическим почерком первой странице и начала читать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Первые шестьдесят страниц были заполнены сложными математическими формулами, заметками, касающимися неизвестных мне теоретиков-археологов, и жалобами относительно неких интриг в академическом сообществе, далее наблюдался большой пробел — в течение года мама не делала никаких записей. А затем я прочитала следующее:

…13 октября 1998 г.

Моя работа над стелой прервана известием о его смерти, и с тех пор я так и не смогла сосредоточиться на изучении лабиринта Обмана.

Я слышала, что это пневмония. Хотя другие говорят — малярия.

На этой неделе я надеялась отослать работу на публикацию, но так и не смогла ее закончить. Сейчас я могу думать только о прошлом.

неразборчиво