Королева-Малютка

Брак с первой предполагаемой невесткой расстроился – Жюстен так и не смог решиться. Тогда появилась вторая, еще более красивая и изысканная – этой привозили из Парижа даже туфельки и перчатки.

Неутомимая мать вступила в переговоры с третьей Heвестой, которая была просто ангелом, не больше и не меньше – но тут в замок Монсо пришло письмо Лили.

Письмо было отдано матери; та прочла его и сунула в карман.

В этот день Жюстен должен был в первый раз встретиться со своей новой нареченной. Молодые люди понравились друг другу.

Но, оставшись в одиночестве в своей спальне, мать внезапно также ощутила на сердце какую-то тяжесть. Она перечитала письмо дважды, трижды… в общей сложности, не меньше двадцати раз. В послании, нацарапанном дрожащей рукой, что было так же невыносимо для глаз, как рыдания для ушей, говорилось: «Дорогой Жюстен, наша малышка потерялась, ее украли у меня, мне нужна твоя помощь, приезжай скорее».

Мать Жюстена сделала попытку отмахнуться от этого вопля отчаяния. Что ей до какой-то девки? Однако она проплакала всю ночь, поскольку между всеми матерями существует некая связь.

И она призадумалась. Жюстен сильно изменился. Он не жил, а прозябал подле нее, он стал грустным и молчаливым. По утрам он брал какую-нибудь книгу – чаще всего, Вергилия или Горация, поскольку, во-первых, был образованным человеком, а во-вторых, страшился тех явлений нового искусства, где слишком уж обнажались треволнения реальной, жизни – и уходил бродить под сень деревьев парка.

Возвращался же он в еще более унылом настроении, чем прежде.

О Лили он никогда больше не упоминал, но когда мать заводила речь о его планах, отвечал с обычной, болезненно-печальной улыбкой:

– Не будем говорить обо мне. Я сошел с ума.

Да, в этом красивом, веселом и безмятежном замке Монсо никто не был счастлив.

Однако днем, когда человек обретает мужество, добрая женщина удивилась тому, что проявила накануне такое слабодушие. Она с прежним рвением принялась за матримониальные дела – и брак с третьей невестой продвинулся еще на один шажок.

Затем все повторилось. С наступлением вечера у матери вновь защемило сердце. С явной неохотой она стала читать и перечитывать письмо «этой девки». И на сей раз задумалась о ребенке.

«Наша девочка потерялась…»

Мать Жюстена была волевой и сильной женщиной. Ей удалось продержаться десять дней. Однако муки оказались столь нестерпимыми, что на одиннадцатый день она сдалась.

Это случилось за сутки до тех событий, что были описаны нами в предшествующей главе. Жюстен с матерью ужинали в одиночестве. Жюстен был, как обычно, рассеян и угрюм. Оба обменивались редкими словами, которые сопровождались продолжительными паузами.

– Ну? – спросила графиня, когда подали десерт. – Узнаем ли мы наконец твое мнение о Луизе?

Так звали третью нареченную.

– Она очаровательна, – ответил Жюстен. – Просто очаровательна.

– И ты полюбишь ее?

– Сомневаюсь, матушка.

Графине не удалось скрыть негодования.

– Не сердись, мамочка, – промолвил Жюстен с обезоруживающей улыбкой. – Ты же знаешь, я тогда сошел с ума. Порой это возвращается.

Он встал из-за стола и отправился на прогулку.

Две слезинки скатились по щекам графини. Она вернулась к себе.

Примерно в восемь вечера она появилась, чтобы спросить у слуг, вернулся ли Жюстен. Получив отрицательный ответ, она отдала следующее распоряжение:

– Скажите господину графу, чтобы он не ложился, не повидавшись со мной. Я буду ждать его в гостиной.

Когда Жюстен вернулся, было уже поздно. Он прошел в гостиную. Мать стояла на пороге. Она сказала ему:

– Обними меня!

Жюстен очень сильно любил свою мать.

– Случилось какое-то несчастье! – пробормотал он, поддерживая ее, ибо она с трудом держалась на ногах.

Услышав же рыдания, добавил:

– Что с тобой, мама! Скажи мне, ради Бога, чего ты хочешь от меня?

Когда он был маленьким, то добивался от нее слезами всего, чего хотел. Став мужчиной, он, в свою очередь, не мог устоять против слез.

– Обними меня, – повторила графиня, – обними от всего сердца. Случилось несчастье, большое несчастье, и ты, возможно, никогда не простишь мне того, что я сделала!

Жюстен недоверчиво улыбнулся. Она протянула ему раскрытое письмо. Жюстен, едва взглянув в него, в изнеможении рухнул в кресло.

Графиня опустилась перед ним на колени.

– Ты все еще любишь ее, – прошептала она, – любишь больше меня! Ты видишь, ты же сам видишь! Никогда ты не сможешь простить мне!

Жюстен привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

– Я прощаю вам, матушка, – сказал он.

Но глаза его неотрывно смотрели на дрожащие каракули, молившие о помощи.

– Десять дней! – подумал он вслух.

– У меня нет никого, кроме тебя, – произнесла графиня, как если бы он обрушил на нее град упреков. – Если бы ты знал, что значишь для меня!

– Матушка, я вам прощаю, – повторил Жюстен. Однако он был так бледен, что графиня, страдая всей душой, спрятала лицо в ладонях с воплем:

– О, ты ее любишь! Любишь!

Вместо ответа Жюстен, быть может, бессознательно, поднес к губам бумагу с каракулями Лили.

– Вы сказали мне: «Ты хочешь, чтобы я умерла от горя?» Ах, я очень сильно люблю вас, матушка! Я бросил ее ради вас!