Королева брильянтов

В участок она вошла живой ледышкой. И не сразу ощутила, как жарко натоплена печь в приемном отделении. Агату мелко затрясло. Она стала искать глазами хоть кого-то, кто позовет Пушкина. На замерзшую даму никто не пожелал обратить внимание. Чиновник Заремба скрипел пером, городовые грели ладони о печь. Агата хотела громким голосом потребовать чиновника сыска, но остывшее горло выпустило жалкий хрип. Агата закашлялась. И готова была расплакаться настоящими, а не вызванными слезами.

В дальнем конце приемного отделения на лавке пристроился господин в черном пальто. Скрестив руки на груди и подпирая плечами стену, он дремал, прикрыв лицо шапкой. Агата заметила его, когда он резво встал, оставив шапку на лавке. Пушкин подошел и кивнул довольно небрежно.

– Благодарю, что прибыли вовремя, – сказал он.

И это все. Ни полслова удивления или раскаяния. Агата подумала, что мужчина не понимает, какого цвета платье, если видит только юбку. Негнущимися пальцами она расстегнула полушубок и распахнула его. Теперь даже слепой разобрал бы, что она в белом.

– Всегда выполняю обещания, – сказала она.

Пушкин видел ее платье. Не мог не видеть. Он должен был сказать хоть что-то. Хоть бровью повести. Вместо этого с задумчивым видом засунул руку в карман сюртука и вынул карманные часы. Дешевые, металлические.

– Сейчас девять часов пять минут.

Агата не знала, что и сказать.

– Как это мило…

– Успеете.

– Куда я должна успеть? – губы ее предательски дрожали.

– В одиннадцать прошу быть в «Славянском базаре», – и он убрал часы.

– Это все, господин Пушкин, что от меня требуется?

– Простое черное платье. Крайне важно. Надеюсь на вас.

– Зачем же заставили меня приехать к девяти в участок?!

– Чтобы успели переодеть платье.

Она хотела ответить дерзко или вызывающе. И тут Агата поняла, что еще вчера Пушкин знал, как она поступит. Выходит, он не просто ей приказывает, а понимает, как она себя поведет. Поражение было полное и оглушительное. Стало так обидно, что захотелось расплакаться у него на груди. Как обыкновенной дурехе. Делать этого категорически нельзя. Агата собрала остатки воли, уцелевшей на морозе.

– Хорошо, я обещаю, – проговорила она.

– Помните: кроме платья, нужно ваше сердце.

– Не забуду.

– Это значит быстро понимать и за всем следить.

– Не беспокойтесь, господин Пушкин, о моем сердце. Оно не подведет. Больше ничего не хотите сказать?

– Водки, чаю или печка?

Агата не поняла, что это значит. Пушкин повторил, предлагая согреться тем, что мог предложить участок. Она отказалась. От всего. Застегнув полушубок, Агата опустила вуаль, чтобы он не заметил слез, что стояли в глазах, и вышла на мороз. Раз ему все равно. К счастью, пролетка так и стояла у забора участка. Извозчик плотно укутал шальную барышню, как он про себя окрестил Агату, залез на козлы и резво тронул. Агата оглянулась, надеясь, что Пушкин хоть на крыльцо вышел посмотреть ей вслед. Его не было. Зато по переулку к участку приближались три женщины. Двое держали под руки ту, что была между ними. Агата узнала их. Отвернулась и опустила голову. Хоть Пушкин об этом не просил.

Он желает черное платье? Хорошо же, будет ему черное платье.

Зачем сестры с утра пораньше пришли в полицию?

Простая догадка пришла на ум. Агата вновь обернулась. Пролетка отъехала далеко, но она успела разглядеть, как женщины заходят в участок.

3

Полиция готова войти в обстоятельства. Разумеется, никто не посмеет подвергать Марину Петровну такому испытанию, раз у нее нет сил и она больна с вечера. Достаточно того, что вдова смогла прийти в участок. Конечно, сестры могут ее заменить, закон этого не запрещает, они ведь лично знали покойного. Опознание в данном случае – протокольная формальность. Пушкин был чрезвычайно любезен. Предложил Марине Петровне, бедной и измученной после бессонной ночи, стул, стакан воды и даже услуги доктора. От всего этого она отказалась.

Ольга Петровна и Ирина Петровна выглядели не лучше, но держались стойко. Чтобы не затягивать мучительную процедуру, Пушкин предложил дамам пройти в мертвецкую, где все готово. Богдасевич накрыл тело простыней, нашатырь под рукой.

Они вернулись побледневшими, молча обняли Марину Петровну, которая издала несколько тягостных всхлипов. Ольга Петровна гладила ее по голове и плечам, умоляя держаться. Марина Петровна делала, что могла. Старший помощник Заремба без волокиты составил протокол и получил подпись доктора. Осталось поставить росчерк сестер. Они подписали, не читая. Заремба тщательно промокнул свежие чернила и удалился. Пушкин остался с дамами.

– Позвольте от лица московской сыскной полиции принести извинения, что не смогли найти виновника смерти ваших мужей, – печально проговорил он.

Ольга Петровна ответила кроткой улыбкой.

– Это выше сил полиции. Выше человеческих сил.

– Да, разумеется. И все же…

Пушкин погрузился в такое глубокое раздумье, что не заметил, как по-детски закусил кулак. Сестры наблюдали за ним, обмениваясь взглядами. Он по-прежнему молчал.

– Господин Пушкин, мы можем быть свободны? – наконец спросила Ольга Петровна.