Король в жёлтом

Тема разговора мгновенно поменялась. Селбивслушивался в незнакомые имена и студенческие байки о новых победах. Ему нравилось остроумие и откровенность собеседников, перебрасывавшихся дикой смесью английских и французских жаргонных словечек. Он с нетерпением ждал, когда войдет в это тайное общество на правах полноправного члена.

Зазвонили колокола Сен-Сюльпис, им вторили часы Люксембургского дворца. Взглянув на солнце, опускающееся в пыльную дымку за Бурбонским дворцом, приятели встали из-за стола, пересекли бульвар Сен-Жермен и неторопливо направились в сторону Медицинской школы. Им навстречу из-за угла вышла девушка с тубусом для нот. Лицо Клиффорда оживилось, заметно встрепенулись Эллиот и Роуден. Все втроем они поклонились ей, и девушка, не поднимая глаз, серьезно ответила на их приветствие. Селби, который чуть отстал от компании, задержавшись у какой-то праздничной витрины магазина, поднял голову и встретился взглядом с самыми голубыми глазами, которые видел в своей жизни. Глаза мгновенно потупились, и молодой человек поспешил нагнать остальных.

– О боги, – сказал он. – Я только что повстречал самую красивую девушку…

И у всей троицы одновременно вырвалось мрачное и зловещее восклицание, словно они составляли хор в греческой трагедии.

– Рюбарре!

– Что? – спросил сбитый с толку Селби.

Клиффорд в ответ только махнул рукой.

Два часа спустя, когда они ужинали, Клиффорд повернулся к Селби и сказал:

– Что ты ерзаешь на стуле? Хочешь у меня о чем-тоспросить?

– Да, – Селби постарался придать своему голосу беззаботный тон. – Хотел спросить о той девушке. Кто она?

– Ее имени, – торжественно произнес Клиффорд, – никто не знает. Каждый повеса в квартале раскланивается с ней, и она серьезно отвечает на приветствие, и на этом всё. Судя по тубусу с нотами, она пианистка. Живет на маленькой, скромной улочке Барре, где городские власти ведут нескончаемый ремонт. А поскольку никто не знает, как ее зовут, то и прозвали Рюбарре. Мистер Роуден плохо знает французский, поэтому он сначала называл ее Рубарри.

– Ничего подобного, – горячо возразил Роуден.

– Рюбарре – предмет вожделения для каждого жуира в квартале.

– Мы не жуиры, – буркнул Эллиот.

– Ну, разумеется, – ответил Клиффорд, – однако, смею обратить ваше внимание, мистер Селби, что эти двое джентльменов неоднократно и безуспешно пытались бросить себя к ногам Рюбарре. Улыбка этой женщины останавливает сердце, – тут он мрачно нахмурился, – но я вынужден сказать, что ни высокий интеллект моего друга Эллиота, ни исключительная красота моего друга Роудена не тронули ее ледяного сердца.

Эллиот и Роуден так и закипели от негодования:

– А сам-то ты!

– Я, – мягко сказал Клиффорд, – не тороплюсь вступить на вашу гибельную стезю.

II

Через двадцать четыре часа Селби совершенно выбросил Рюбарре из головы. Потом он всю неделю усердно трудился в мастерской, в субботу вечером так устал, что улегся спать до обеда, и ему приснился кошмар о реке из желтой охры, в которой он тонул. В воскресенье утром он вдруг ни с того ни с сего вспомнил о Рюбарре и ровно через десять секунд увидел ее. Это было на цветочном рынке у Моста Менял. Она рассматривала горшок с анютиными глазками. Цветочник готов был отдать ей впридачу душу и сердце, но Рюбарре покачала головой.

Неизвестно, остановился бы Селби, чтобы осмотреть прованские розы, если бы Клиффорд не заинтриговал его в прошлый вторник. Возможно, он разбередил его интерес. Ведь самое любопытное двуногое на свете, если не считать глупую индюшку, – это девятнадцатилетний юноша. С двадцати лет и до самой смерти мужчина пытается это скрыть. Впрочем, нужно быть справедливым к Селби. Он пришел сюда ради самого цветочного рынка.

Под безоблачным небом у парапетов вдоль мраморного моста цветы стояли в горшках и ящиках. Воздух был нежным, солнце играло с тенями среди листьев и сияло в сердцевинах тысяч роз. Весна пришла, и она была в полном разгаре. Поливальные тележки разбрызгивали свежесть по бульвару, воробьи вели себя до неприличия назойливо, какой-то простак рыбачил, забросив бесполезный поплавок в мыльную пену возле лавуара[83]. Белые шипы каштанов покрылись нежной зеленью и вибрировали от жужжания пчел. Среди гелиотропов щеголяли своими пожухлыми крыльями прошлогодние бабочки. Вокруг чувствовался запах свежей земли. Эхо лесных ручьев слышалось в журчании Сены, ласточки рассекали воздух у стоящих на якоре лодочек. Из окна виднелась клетка с птицей, ее чистая песня отчаянно летела в свободную высь. Селби посмотрел на прованские розы, потом взглянул на небо. Может быть, птичья песня тронула его, может быть, дело было в опасной сладости, разлитой в майском воздухе. Сначала он даже не понял, что остановился, потом начал соображать, зачем остановился, потом решил, что нужно идти дальше, потом, что не нужно идти, потом он посмотрел на Рюбарре.

– Мадемуазель, это чудесные анютины глазки.

Рюбарре качнула головой.