Король в жёлтом

Она отвернулась и посмотрела на город. И, немного погодя, заговорила вновь:

— Вы мне многое предлагаете. Я одинока, у меня ничего нет, и я сама — ничто.

Она снова обернулась и взглянула на Париж — великолепный в такой чудесный день, прекрасный в сиянии солнечного света. Он проследил за её взглядом.

— Ох, — прошептала она. — Как это трудно... трудно работать одной... всегда одной, без единого друга, которому можно довериться, без любви... А потом — улицы, бульвары — когда страсть угаснет. Я знаю... Мы знаем — те, у кого ничего нет, никого нет. Те, кто отдают себя, не спрашивая — когда мы любим... Да, не спрашивая, душу и тело, зная, какой конец нас ждёт.

Она притронулась к розе на груди. На мгновение показалось, что она забыла о молодом человеке, но потом прошептала:

— Спасибо вам, я очень признательна.

Она открыла книгу, оторвала лепесток розы и уронила его меж страниц. Потом взглянула на Клиффорда и мягко сказала:

— Я не могу принять вашего предложения.

V

Только через месяц Клиффорд полностью оправился, хотя уже в конце первой недели Эллиотт, эксперт в таких делах, признал его вменяемым. Выздоровлению также способствовала сердечность, с которой Рю Барре отвечала на его торжественные приветствия. По сорок раз на день он благословлял девушку за отказ и благодарил свою счастливую звезду, но, в то же время — о, эти беспокойные человеческие сердца! — страдал муками отверженного.

Эллиотт злился, отчасти — из-за скрытности Клиффорда, отчасти — из-за того, что холодность Рю Барре начала таять по необъяснимым причинам. Они регулярно встречали девушку, когда та, в большой соломенной шляпе, с музыкальными свитками в руках, проходила по улице Сен, а Клиффорд со знакомыми шёл в восточном направлении — в кафе «Vachette». Неясные подозрения Эллиотта только усиливались, когда она, замечая компанию издалека, краснела и улыбалась Клиффорду. Он так ничего и не выяснил и, в конце концов, признал эту загадку выше своего понимания, попросту записав Клиффорда в идиоты и укрепив своё мнение о Рю Барре. И всё это время Селби ревновал. Поначалу он отказывался признаться себе в этом и даже раз прогулял занятия, чтобы выехать за город. Но леса и поля только усугубили ситуацию — ручьи журчали о Рю Барре и оклики косарей на лугах оканчивались трелью «Рю Бар-ре-е!». День, проведённый на природе, лишил его душевного покоя на целую неделю, и он мрачно трудился в студии Жюлиана, мучимый желанием узнать, где сейчас находится Клиффорд и чем он может быть занят. Кульминацией стала хаотичная воскресная прогулка, которая закончилась было у моста Шанж, но потом Селби, пребывая в мрачном настроении, решил пройтись до морга и вскоре опять оказался у мраморного моста. Он понимал, что так дело не пойдёт, поэтому отправился повидать Клиффорда, который поправлял здоровье мятным джулепом ¹⁸⁴ у себя в саду.

Они уселись рядом и принялись дискутировать на тему человеческих нравов и счастья. Они нашли друг в друге занятнейших собеседников, вот только Селби никак не удавалось по-настоящему развеселить Клиффорда. Но джулеп исцелял раны ревности, а буйные сердца искали забвения, и когда Селби объявил, что ему пора уходить, Клиффорд пошёл с ним, а Селби, дабы не остаться в долгу, настоял на том, чтобы провести Клиффорда обратно до дверей, но товарищ пожелал пройтись с Селби хоть до половины пути к его дому. В конце концов, они поняли, что им тяжело расставаться, и решили вместе отужинать, чтобы затем отправиться «порхать». Глагол «порхать» применялся к ночным похождениям Клиффорда, и, возможно, как нельзя лучше описывал предстоящие развлечения. Они заказали ужин в «Mignons» и, пока Селби допрашивал шеф-повара, Клиффорд покровительственно наблюдал за лакеем. Ужин удался — в широком понимании этого слова. Когда настало время десерта, Селби услышал, как некто, словно издалека, произнёс:

— Малыш Селби пьян, как сапожник.