Король в жёлтом

Чуть позже пришёл Клиффорд, споткнулся о душистый горошек, выругался, извинился, а потом, осознав всё буйство цветочного великолепия, в изумлении сел на герань. Цветок сломался, но Селби заметил, что ничего страшного не произошло, и уставился на кактус.

— Ты собрался устроить бал? — поинтересовался Клиффорд.

— Н-нет, я просто очень люблю цветы, — ответил Селби, но в его словах не прозвучало энтузиазма.

— Не трудно догадаться.

И после паузы добавил:

— Замечательный кактус.

Селби оглядел кактус, потрогал с видом знатока и уколол палец.

Клиффорд ткнул тростью в анютины глазки. Потом вошёл Жозеф со счётом и громко объявил общую сумму — отчасти чтобы произвести впечатление на Клиффорда, отчасти чтобы вытрясти из Селби pourboire ¹⁷⁹, которые он позднее мог бы разделить с цветочником по своему усмотрению. Клиффорд притворился, что ничего не услышал, пока Селби молча оплачивал счёт и чаевые. Потом юноша неспешно вернулся в комнату, пытаясь придать себе равнодушный вид, но попытка закончилась провалом, когда он порвал брюки о кактус.

Клиффорд отпустил банальное замечание, подкурил сигарету и отвернулся к окну, чтобы дать Селби ещё один шанс. Селби попытался им воспользоваться, но после фразы «Да, вот и весна пришла» застыл на месте. Он смотрел на затылок Клиффорда. И тот мог поведать всё: эти маленькие настороженные ушки, казалось, так и дрожали от плохо скрываемого ликования. Он сделал отчаянную попытку взять ситуацию под контроль, потянулся за русскими сигаретами, — как предлог для начала беседы — но опять пал жертвой кактуса. Это стало последней каплей.

— Проклятый кактус.

Наблюдение вырвалось у Селби против воли, а точнее, против инстинкта самосохранения, но шипы были такими длинными и острыми, что после нескольких уколов еле сдерживаемый гнев вырвался на волю. Теперь было слишком поздно — что сделано, то сделано, и Клиффорд всё видел.

— Послушай, Селби, какого дьявола ты купил все эти цветы?

— Они мне нравятся, — ответил Селби.

— И что ты собираешься с ними делать? Ты здесь даже спать не сможешь.

— Смогу, если ты поможешь мне убрать анютины глазки с кровати.

— И куда ты их поставишь?

— Можно консьержке отдать...

И сразу пожалел о сказанном. Во имя всего святого, что подумает о нём Клиффорд! Он слышал сумму счёта. Неужели он поверит, что Селби позволил себе такую роскошь ради скромного подношения консьержке? А Латинский квартал прокомментирует это в присущей ему грубой манере. Он боялся стать предметом насмешек и знал о репутации Клиффорда.

Потом в дверь постучали.

Селби посмотрел на Клиффорда с видом загнанного зверя, что тронуло сердце молодого человека. Это было признанием и, в то же время, мольбой. Клиффорд вскочил, продрался сквозь цветочный лабиринт и, прильнув к щели в дверном проёме, спросил:

— Кого там черти принесли?

Столь изысканный стиль приветствия был обычен для Латинского квартала.

— Это Эллиотт, — сказал он, обернувшись, — а ещё Роуден, и их бульдоги.

Затем он обратился к ним сквозь щель:

— Посидите на лестнице, мы с Селби сейчас выйдем.

Добродетель — лучшее проявление человеческой натуры. В Латинском квартале её встретишь не часто, но всё же она изредка там появляется. Друзья сели и начали насвистывать.

Вскоре Роуден воскликнул:

— Пахнет цветами. У них там банкет!

— Не говорите глупостей, будто вы не знаете Селби! — прорычал Клиффорд за дверью, пока его товарищ спешно снимал порванные брюки.

— Мы знаем Селби, — значительно произнёс Эллиотт.

— Да, — подхватил Роуден, — он устраивает приёмы с букетами цветов и приглашает Клиффорда. А мы должны сидеть на лестнице, пока вся молодёжь квартала кутит и бражничает.

А потом добавил с опаской:

— А Одетт с вами?

— Погодите! — сказал Эллиотт, — И Колетт с вами?

Он повысил голос до жалобного воя:

— Ты там, Колетт, пока я тут каблуки сбиваю о плитку?

— Клиффорд на всё способен, — заметил Роуден, — у него совсем испортился характер с тех пор, как Рю Барре его осадила.

Эллиотт снова повысил тон:

— Говорю вам, ребята, сегодня в полдень мы видели, как к дому Рю Барре несли цветы.

— Анютины глазки и розы, — уточнил Роуден.

— Наверное, для неё, — добавил Эллиотт, поглаживая бульдога.

Клиффорд посмотрел на Селби с внезапным подозрением. Тот, напевая какую-то мелодию, выбрал перчатки и положил дюжину сигарет в портсигар. Затем направился к кактусу, сорвал цветок, вставил его в петлицу и, взяв шляпу и перчатки, улыбнулся Клиффорду, чем последний немало обеспокоился.

IV