Король в желтом

– Сильвия! Они обстреливают квартал!

– Трент! – крикнул Брейт, но того уже не было, и догнать его было невозможно.

Обстрел прекратился, когда Трент пересек бульвар Сен-Жермен. Вход на Рю-де-Сен был перекрыт грудой дымящегося кирпича. Повсюду снаряды пробили глубокие воронки в тротуарах. Кафе превратилось в кучу камней и стекла, книжный магазин разбомбило от крыши до подвала, а маленькая пекарня, в которой давно уже ничего не пекли, теперь представляла собой груду кирпича и жести.

Он перелез через дымящиеся развалины и поспешил к Рю-Турнон. Пожар на углу освещал улицу, а на стене банка, под разбитым газовым фонарем, сидел мальчишка и писал кусочком угля:

ЗДЕСЬ УПАЛ ПЕРВЫЙ СНАРЯД

Буквы зарябили в глазах у Трента. Убийца крыс закончил писать и отступил назад, чтобы полюбоваться работой, но, увидев человека со штыком, заорал и бросился бежать. Когда Трент, шатаясь, пересек разрушенную улицу, со всех дыр и щелей в развалинах навстречу к нему выбегали женщины и проклинали его. Сначала он не мог найти свой дом, потому что слезы слепили его. Ощупью он нашел стену и добрался до двери. В сторожке консьержки горел огонь, там лежал мертвый старик. Ослабев от пережитого, Трент на минуту оперся о винтовку, а затем, схватив факел, бросился вверх по лестнице. Он хотел позвать Сильвию, но язык почти не ворочался во рту. На втором этаже он увидел куски штукатурки на лестнице. На третьем в полу зияла дыра, и поперек лестничной площадки в луже крови валялась консьержка. Следующий этаж был его. Их. Дверь свисала с петель, в стенах зияли дыры. Он прокрался внутрь и без сил опустился на кровать.

Две руки обвились вокруг его шеи. Заплаканные глаза заглянули ему в лицо.

– Сильвия!

– О Джек! Джек! Джек!

На смятой подушке рядом с ними заплакал младенец.

– Они принесли его мне. Он мой, – всхлипнула она.

– Наш, – прошептал он, обнимая их обоих.

Снизу лестницы донесся встревоженный голос Брайта:

– Трент? Все хорошо?

Улица Нотр-Дам-де-Шам [51]

И день, когда от горя не рыдаем,
Счастливым мы наивно почитаем.

I

Эта улица не была фешенебельной, не была убогой. Пария среди улиц – улица без лица. Считалось, что она была расположена за пределами аристократической авеню де л’Обсерватуар. Студенты Монпарнаса только свой квартал считали богемным и презирали чужие. Жители Латинского квартала, подходившего к улице с северной стороны, смеялись над ее респектабельностью и гнушались прилично одетым студенчеством, которое там обреталось. Там обычно мало посторонних, разве что иногда студенты Латинского квартала пересекали улицу между улицей де Ренн и Булье, да еще по выходным после обеда являлись с визитом в приют монастыря рядом с улицей Вавен немногочисленные родители и опекуны. В остальное время улица Нотр-Дам-де-Шам была пустынна, как бульвар Пасси. Самый респектабельный ее участок находился между улицей де ла Гранд-Шомьер и улицей Вавен. По крайней мере к такому выводу пришел преподобный Джоэл Байрам, когда они вместе с Гастингсом бродили по ней. Гастингсу это место показалось довольно приятным в ясную июньскую пору, и он уже раздумывал выбрать его, когда преподобный Байрам с возмущением отпрянул от креста, стоящего у монастыря.

– Иезуиты, – пробормотал он.

– Ну и что? – устало сказал Гастингс. – Кажется, ничего лучше мы уже не найдем. Вы же сами говорите, что в Париже торжествует порок – по-моему, мы на каждой улице сталкиваемся с иезуитами или с чем-нибудь похуже. – Через минуту он повторил: – Или с чем-нибудь похуже. Впрочем, я бы и не заметил этого, если бы вы не предупреждали меня по доброте душевной.

Отец Байрам поджал губы и огляделся. Солидная обстановка очевидно произвела на него впечатление. Затем, хмуро глянув на монастырь, он взял Гастингса под руку и повлекся через улицу к железным воротам – на их синем фоне белела цифра 201бис. Ниже было напечатано объявление на английском языке:

1. Носильщикам стучать один раз.

2. Слугам стучать два раза.

3. Посетителям стучать три раза.

Гастингс трижды нажал на кнопку электрического звонка. Аккуратная горничная провела их через сад в гостиную. Дверь в столовую была открыта, из-за стола поднялась полная женщина и направилась к ним. Гастингс успел мельком увидеть за завтраком молодого человека с несоразмерно большой головой и нескольких чопорных пожилых джентльменов, прежде чем дверь закрылась и полная женщина вплыла в гостиную, принеся с собой черного пуделя и аромат кофе.

– Плезир видеть вас! – воскликнула она, переходя с французского на плохой английский. – Мсье американ? Конечно́. Мой пансион для американ сюрту[52]. Здесь спик англе, сетадир[53], персональ, слуги спик, плюзома[54], а литл[55]. Я рада, что вы станете здесь пансьонер…[56]

– Мадам… – начал Байрам, но его сразу прервали.

– Ах да, я понимаю, боже мой! Вы не спик франсэ, но хотите лёрн[57]. Мой муж спик франсэ с пансьонер. У нас есть на данный момент семья американ, которые лёрн франсэ у мой муж.