Король в желтом

Я подошел к окну. Человек с нездоровым лицом стоял у ворот церкви, и при первом же взгляде на него меня снова охватило непреодолимое отвращение.

– Кстати, ты не знаешь, кто это стоит там, внизу?

Томас пригляделся:

– Вон тот опарыш, что ли? Это ночной сторож, сэр. Ей-богу, он выводит меня из себя. Всю ночь сидит на ступеньках и таращится вот так. Так бы и врезал ему по морде, сэр. Прошу прощения, сэр.

– Ничего, Томас, рассказывай.

– Как-то раз мы пришли сюда с Гарри, сэр, это один мой знакомый, тоже англичанин. А этот сидит на ступеньках. С нами были Молли и Джейн, две девчушки, работают тут в кафе. И вот этот вылупился на нас, как сейчас, а я не выдержал и говорю ему: «Чего тебе надо, жирный слизняк?» Прошу прощения, сэр, из песни слова не выкинешь. Он молчит. Я ему: «Иди сюда, врежу тебе по пудингу». Прошел, значит, через ворота, а он все молчит, глазами зыркает. Тут я его и ударил, а он – тьфу! – какой-то холодный и рыхлый. Противно было к нему прикасаться, сэр.

– И что же он? – с любопытством спросил я.

– А ничего, сэр.

– А ты, Томас?

Молодой человек покраснел и смутился.

– Я не трус, мистер Скотт, вовсе не трус, сэр. Служил в пятом пехотном горнистом, воевал в Эт-Тель-эль-Кебире[24], ранен был. Не знаю, почему я убежал.

– В смысле, ты той ночью убежал, Томас?

– Да, сэр, убежал.

– Но почему?

– Хотел бы я знать, сэр. Схватил Молли за руку и побежал, и остальные испугались не меньше меня.

– Чего же они испугались?

Томас не хотел отвечать, но я сгорал от любопытства и заставил его отвечать. Трехлетнее пребывание в Америке не только изменило простонародный выговор Томаса, но и научило его бояться насмешек.

– Вы мне не поверите, мистер Скотт.

– Конечно поверю!

– Нет, вы будете смеяться.

– Ерунда какая.

Он заколебался:

– Ну, по правде сказать, сэр, когда я его ударил, то схватил за запястье, и один из его пальцев оторвался и остался у меня в руке.

Отвращение и ужас Томаса, должно быть, отразились на моем лице, потому что он добавил:

– Жуть. И теперь как увижу его, сразу ухожу. У меня от него мурашки по телу.

Когда Томас ушел, я вернулся к окну. Человек стоял у церковной ограды, обеими руками держась за калитку. Я поспешно отступил к мольберту – мне было тошно и жутко, потому что на руке у него не хватало среднего пальца.

В девять явилась Тэсси и исчезла за ширмой с веселым щебетом:

– Доброе утро, мистер Скотт.

Когда она вышла и заняла позу на подиуме, я, к большому ее удовольствию, начал писать на новом холсте. Она молчала, пока я работал, но, как только уголь перестал скрипеть и я взялся за фиксатор, сразу принялась болтать.

– О, мы так хорошо провели время вчера вечером. Ходили к Тони Пастору.

– Кто это мы? – поинтересовался я.

– Мэгги, ты ее знаешь, это модель мистера Уайта, Пинки Маккормик (мы ее зовем Пинки, потому что у нее волосы рыжие, художники это любят) и Лиззи Берк.

Я разбрызгал фиксатор на холст и подбодрил ее:

– Ну, что было дальше?

– Встретили Келли и Бэби Барнс, танцовщицу из варьете и… всех остальных. Славно порезвились.

– Кого остальных, Тэсси? Ты недоговариваешь.

Она засмеялась и покачала головой.

– Там еще был Эд, это брат Лиззи Берк. Он истинный джентльмен.

Я был вынужден дать ей родительское напутствие о том, что резвиться не следует, она приняла его с сияющей улыбкой.

– Ой, об этом не беспокойся, – сказала она, растягивая жвачку. – Эд не такой, к тому же Лиззи – моя лучшая подруга.

Затем она рассказала, как Эд вернулся с чулочной фабрики в Лоувелле, штат Массачусетс, как удивился, что они с Лиззи стали совсем взрослыми, какой он солидный молодой человек, как он потратил целых полдоллара на мороженое и устриц, чтобы отпраздновать свое вступление на должность клерка в чулочный отдел магазина «Мэси». В процессе ее болтовни я начал рисовать, и она вновь приняла позу, чирикая, как воробей. К полудню я принялся вытирать кисти, и Тэсси подошла посмотреть на работу.

– Уже лучше, – сказала она.