Король утопленников

— Я в разных местах занимался серфингом. Искал волну. Ты, конечно, не знаешь, есть ресторанчик на берегу, в Махабалипу-раме. Каменные слоны в натуральный рост, но я хочу не к ним. Бенгальский залив. Я часто сидел там, поездив на волне. Рядом смешная такая стена с наивной росписью: под пальмами нарисована семья. Мама-папа-дети за столом, белая скатерть. Вокруг них цветы, горы, джунгли. И ходят разные динозавры с высокими шеями, кушают листья с пальм, купаются в озере, не трогают людей, у них тоже обед. Рай нарисован. Теней там нет. Ты сидишь в кафе, слушая океанский шум, хозяин подходит вежливый и на таком же, как твой, приблизительном английском говорит, как он тоже любит путешествовать. Геконы бегают под лавками — миниатюрные копии добрых динозавров с ресторанной фрески. Рыжие. Звучит индийская музыка. Под пальмовой крышей в крупных перламутровых раковинах лампочки включаются. Загорелые, как темное дерево, люди идут от пляжа или к пляжу. А ты все смотришь на эту шуточную живопись — семья ест, мир цветет и динозавры пасутся. И нет никакого чувства, что ты что-то приобрел или потерял. И нет надобности в этом. А есть только мятный чай и тигровые креветки на тарелке. Мышцы отдыхают. Вот куда бы я хотел вернуться. Мы не так уж и далеко, если смотреть по карте. На крыше низенького дома напротив тамильская женщина расчесывает свои длинные черные волосы и понимаешь, глядя на нее, что вот сейчас, от каждого твоего движения, зависит будущее. Тронешь ты стакан чая левой или правой рукой и с этого начнется один или другой узор твоих событий. Их будет очень много, годами, но однажды ты вернешься сюда, к добрым динозаврам, и снова увидишь женщину, делящую волосы гребнем, и, может быть даже, войдешь в ее дом, поднимешься на крышу, а она тебе скажет...

— Что же она скажет?

— «Собака всегда возвращается, если зарыла кость». По-тамильски, ты не поймешь. Поговорка. Может быть, дело в музыке, которая там везде и всегда играет. Счастье просто лежать у бассейна, наблюдая таяние темного отпечатка пятки на кафеле, твоей же, ты вынырнул несколько секунд назад.

— А я бы вернулась в Париж. Например, к фонтану Стравинского. Там в вечерней воде танцует веселая клоунская механика.

И плавают прямо в шумном мраке листья платанов. Отражается готический улей с одной стороны, а с другой — огромная стекляшка Бобура в пенящейся тьме. Можно пить кофе прямо на ступеньках. Мальчики-роллеры проносятся вокруг, у любого из них, если тебе тоскливо, можно купить веселье и стать самому одной из игрушек фонтана — русалкой, скелетом, мотором с двумя брызгалками, улиткой, змеей, попугаем, мокрым блестящим сердцем, скрипичным ключом, хвостатыми губами. Видишь, я помню их лучше, чем людей.

— А я бы хотел позвать вас всех в Стамбул. Там, на Диван-Ялу средневековое кладбище и чайный домик над белыми могильными столбами. Они растут из мрамора как сахарные головы. Ты сидишь на ковре, пьешь чай или салеп, если прохладно. Или куришь яблочный табак в наргиле. Солнце садится. Чайки прилетают спать на могилах. И тебе никуда не надо. Ты просто есть.

— А вам не кажется странным, что все мы вспоминаем кафе? Все мы хотели бы вернуться в кафе, а не, скажем, домой.

— Ты сам первый так начал.

— Видимо, задал тон. 14

В день запуска зонда, хотя день здесь есть просто число часов, Эс поднес зажигалку к записной книжке и досмотрел, чтобы она совсем исчезла в пепельнице. «Стелла» замерла по его приказу. Сотовая связь перестала у всех. Радио тоже, а совсем недавно там шли обычные новости, чей-то новый альбом. Вспомнил идола с авиавинтом вместо головы в брюссельском аэропорту. Компьютер закончил очистку основного диска. Другой диск Эс положил в грудной карман, подумав: «Передам лично...» Вышел, забираясь в меховую куртку, мысленно улыбнулся: «Вот ведь, забочусь о себе, не хочу, чтобы было холодно». Поднялся на нужную палубу, поклонился и швырнул тело в волну, комично вздрыгнув ногами, словно перескакивая очень высокую скакалочку, которую нельзя задеть.

— Есть золотой барьер, и его может пройти любая вещь или существо, — говорил между тем один голос другому у иллюминатора, — это происходит незаметно, ни внутри, ни снаружи ничего не меняется, лежит что-то себе тихо на месте, но однако в такой-то час-минуту-секунду времени масса этой вещи или, скажем, некоего лица, становится дороже золота в пересчете на граммы. Это самый важный и тайный миг в истории любого физического тела. Оргазм материи. С большинством такого не случается вообще, а у некоторых он может много раз наступать туда и обратно.

— Я не понял, вот, скажем, моя трубка и такая же, только из золота, так что если я вам продам свою вишневую по цене ее золотой сестры и вы купите, тогда это таинство произойдет, или как?

— Нет-нет, речь идет не об аналогичной форме или объеме, но именно об их весе, сопоставимом с золотым, в граммах.

О земном притяжении, если разобраться, выраженном в золотом идеальном эквиваленте.