Король Севера. Измена

В какой момент мальчишка обозвал его? Это напрочь выскользнуло из памяти, лишь остались ощущения – горячая боль внутри, словно дали пощечину, но не по лицу, а куда-то… глубже. Зато хорошо запомнилось, как он прыгнул навстречу обидчику и пырнул… Не по-игровому, по-настоящему. Как бьют для того, чтобы убить.

Его наказали. Объяснили, что он поступил не как сын лорда, и хорошо, что мальчишка пострадал не сильно – заготовка это все же не меч. Он стоял нахохленный перед отцом, а на вопрос, почему так поступил, ответил. Сказал правду. Почти.

За оскорбление можно было просто ударить.

А он чувствовал жажду убить. Хотел, чтобы лилась кровь, чтобы обидчик плавал в ней и умолял прекратить. А он бы не прекратил.

Этого он отцу не сказал, но, оставшись наедине с собой, приоткрыл дверь в комнату, что была внутри… И отступил, ужаснувшись. А потом заставил себя забыть.

Второй раз наступил, когда ему было пятнадцать. К тому времени он совсем возненавидел Ишу и Эрея, но себе еще казался нормальным парнем. Почти нормальным парнем…

В тот день они возвращались с охоты. Отец готовился встречать гостей. Должны были приехать Холдстейны: Фрайвик и, разумеется, Моэраль – и на кухне была нужна дичь. Егеря несли на шестах тушу молодого оленя. Алая кровь капала на мох, пятная его. Охотничий азарт еще не прошел, не хотелось спешить в замок…

–Приду позже, хочу прогуляться.

Она вышла перед ним на дорогу по едва заметной тропке, на локте висела корзинка с яблоками. Увидела молодого лорда, поклонилась и пошла впереди. Сначала у него мелькнула мысль нагнать ее и пойти рядом, возможно, взять яблоко из корзинки.., но вид

плавно покачивающихся бедер разбил на осколки эту мысль.

Он шел позади, а азарт, все не утихавший в крови, полыхал алым пламенем при каждом движении ее задницы. А когда они перешли мостик через речку, и он понял, что замок уже совсем рядом…

Это был второй раз, когда он встретился с чудовищем, живущем в комнате.

После этого случая они с чудовищем стали неразлей-вода.

«Она сама виновата», – сказал он потом себе. – «Это всего лишь крестьянка, какая ей разница, одним мужиком больше, одним меньше? Она должна быть рада, ее имел будущий лорд. Совсем другое дело, если бы была леди».

Но Вардис не мог обманываться. Это была не крестьянка, с которой не грех покувыркаться – это была женщина, которую он брал силой. Он был уверен, Моэраль, расскажи ему о случившемся, не понял бы, и не только из-за нескольких лет, разделявших их. Разумеется, он бы солгал, сказав, что все нормально, хотя бы потому что Вардис для него важнее какой-то бабы… не мог бы не солгать. Но он-то не знал, что это такое, сломить чужое сопротивление, чувствовать на губах вкус крови, сделать с человеком все, что захочешь… И Вардис ничего не рассказал другу, ведь в превосходстве над крестьянской девушкой было что-то такое, что убеждало Вардиса в превосходстве над женщинами его семьи. Над ненавистной сукой Ишей… над любимой сестрёнкой Даллой. А этим уже нельзя делиться.

Ко всему этому он пришел потом. Вардис был чудовищем в той же мере, что чудовище было Вардисом. Иногда из глубин человеческих душ поднимается темная муть, и не надо притворяться, что этой мути нет. Надо признать ее и смириться. И понять, что как бы ты ни старался … ты не убьешь чудовище, живущее внутри.

Но можно притвориться, что никакого чудовища нет.

Когда ему было восемнадцать, к ним в гости приехал лорд Орпу и привез с собой двух дочерей – семнадцати и шестнадцати лет. Вечером девушки вместе с Далаей отправились мыться. Вардис, заранее проколупавший дырочку в стене купальни, приник к ней одним глазом… и был пойман на месте преступления Элисьером.

–Леди – это не деревенские девки! – наставлял отец, таская за ухо взрослого сына. – Не дело подглядывать за гостьями! Застал бы тебя лорд Орпу – пришлось бы жениться!

И Вардис мужественно терпел истязание, хотя за любой другой поступок не позволил бы отцу поступать с ним как с нашкодившим щенком. Дело было в его весьма незначительном интересе к прелестям дочерей Орпу.

Зато весьма значительном – собственной сестры. Но отцу и в голову не могла прийти подобная мысль!

И тогда Вардис понял – только к ненормальным людям приходят ненормальные идеи. Каждый судит мерилом своей испорченности. Из этого был сделан важный вывод – нужно совершать поступки КАЖУЩИЕСЯ нормальными. А окружающие додумают остальное.

И он вел себя как нормальный парень. В меру пил и портил девок. А то, что многие служанки боялись молодого лорда, отец списывал на извечную бабью глупость. Мужчины не видели в Вардисе ничего противоестественного.

Но женщин было не обмануть. Они что-то замечали в блеске его глаз, в ухмылке, в словах. Возможно, из женской наблюдательности и вырастала неприязнь Далаи к брату.

Но он все равно ее любил, любил гораздо больше, чем брат мог любить сестру. Пожалуй, если Элисьер все же умрет, сестра будет единственной, кому Вардис позволит остаться в Зубце…