В хаосе междоусобиц, калечивших и дробивших Францию, соседствующие провинции Арманьяк и Фуа постоянно враждовали. Часто между ними вспыхивали войны. В более благополучном и стабильном королевстве это посчитали бы гражданской войной, и междоусобицы были бы моментально прекращены как нарушение порядка в стране. Однако слабость короля, которому они оба присягали в верности, приводила к тому, что граф Гастон де Фуа и граф Жан д’Арманьяк могли воевать друг с другом, разоряя соседние города, без какого-либо вмешательства со стороны центральной власти. Центральной власти попросту не существовало. Но время от времени возникала угроза того, что английским завоевателям, хозяйничающим в соседних областях уже в течение четырёх поколений, своих территорий покажется мало и они станут расширять их, постепенно поглощая всю Францию. Эта угроза заставляла враждующих заключать перемирие. В любой части Франции при возникновении непосредственной угрозы эти самые задиристые и непокорные из европейских дворян на какое-то время объединялись, чтобы спасти свои шкуры.
В один из таких опасных периодов англичане из Гиени, граничившей как с Фуа, так и с Арманьяком, начали похищать молодых француженок-крестьянок и силой принуждали идти к себе на службу французских крестьян, случайно нарушивших спорную границу. И тогда Гастон де Фуа сел верхом на белого коня, со столь же длинной, как и у него самого, родословной, и появился у стен Лектура, прося разрешения войти в столицу своего «кузена» графа д’Арманьяка. При угрозе со стороны англичан Арманьяк вспомнил, что и он, и Фуа являются членами королевского дома Франции, соверенами дома Лилий.
— Но он пришёл со слишком большой свитой, — недовольно сказал Арманьяк. Арманьяк стремился к союзу и был готов к переговорам. Однако он не ожидал столь явной демонстрации дружественной мощи. В узкое окошко, расположенное над самым подъёмным мостом, он видел за решёткой из толстых железных прутьев, преграждающих путь на мост, стройные ряды рыцарей и воинов человека, чьей дружбы он хотел, но чьего грозного вида теперь испугался. — Какие слова вы мне приписали, когда послали ему письмо, любезный дядюшка Бернар?
Старшему Арманьяку казалось унизительным подчиняться приказам своего племянника, но судьба распорядилась так, что по рождению именно Жан стал во главе дома Арманьяков, а не его дядя. Бернар на коленях вместе с другими вассалами поклялся в верности своему племяннику и господину.
— Я написал то, что ты просил меня, Жан. Если бы ты не поленился выучиться грамоте, то смог написать это письмо сам или хотя бы прочесть его.
— Я просил тебя написать ему, что он негодяй, но, поскольку у нашего порога стоят английские войска, я готов забыть наши разногласия на какое-то время. Ты так и написал?
— Немного в других выражениях, но примерно это.
— Так зачем он привёл сюда своё войско?
— Я думаю, что он демонстрирует невероятное благоразумие, — засмеялась Изабель. Никто, кроме Изабель, не смел смеяться в присутствии графа Арманьяка. На кухне дворца шептались, что граф ничего не ест, если его сестра не присутствует за столом, и что он всегда мрачен и зол, если она выезжает на прогулку за стены замка, оставляя его в одиночестве.
— Не сомневаюсь, ты тоже считаешь, что он совершенно неотразим на своём арабском скакуне. Я вижу, что ты не можешь глаз отвести от его стройных ног и этого камзола с подложными плечами, делающими его настоящим великаном! Я знаю, о чём ты думаешь, сестричка, дорогая. От меня ничего не скроешь. — Лицо у него покраснело и, казалось, даже раздулось от злости.
Изабель в смущении опустила взгляд, не понимая, чем вызвана эта вспышка.
— Я ничего такого не думаю, мой брат и повелитель.
Тут вмешался Бернар.
— Твоя сестра ещё слишком молода, чтобы ей приходили в голову подобные мысли.
— Почему бы нет? Почему? Почему? — задыхаясь от ярости, закричал он. — Многие женщины её возраста, даже моложе, становятся матерями, ведут хозяйство.
— Ты же запретил мне выходить замуж.
— А почему бы мне не запретить тебе этого? Чтобы какой-нибудь первый попавшийся мужлан...
— Не забывайся, Жан, — перебил его дядя.
— И я ей ничего не запрещал. Я просто предложил, — сказал он, поводя головой из стороны в сторону, — чтобы она подождала, пока немного не повзрослеет, тогда она к этому вопросу подойдёт разумно и заключит выгодный брак.
Момент был не очень подходящий, чтобы объяснять властному брату, что она уже достаточно взрослая и что у камзола Гастона де Фуа, всё ещё стоящего со своими людьми у ворот замка, плечи не подложные.
— Если не хочешь, чтобы принц повернулся и отправился домой со всеми своими людьми, чьи услуги могут оказаться тебе необходимы, то прикажи немедленно спустить мост. И если можно сказать, что воины его сдержаны и дисциплинированы, то, боюсь, на него самого это не распространяется. Если глаза мне не изменяют, то я вижу, как он кусает губы от нетерпения.
— Я ни за что не позволю такому количеству вооружённых людей войти в Лектур.