Оставшись одна, она стала рассматривать себя в зеркале. У супруги дофина было две фрейлины, которых, по странному стечению обстоятельств, звали так же — одна была Маргарита де Салиньяк, а другая — Маргарита де Акевиль. Она часто восхищалась волосами Маргариты де Акевиль, не слушая ответного комплимента о том, что волосы Маргариты Шотландской ещё лучше. Она даже выразила свои мысли в шутливом стишке:
Мадемуазель де Салиньяк, умевшая прекрасно одеваться, тоже захотела какой-нибудь стишок. Маргарита засмеялась:
— Ваше очарование, друг мой, более сокровенного свойства. Я просто не знаю, как отдать вам должное и выразить своё восхищение достаточно утончённо.
Она написала:
— Боже, неужели это так заметно! — возмутилась Маргарита де Салиньяк, притворяясь возмущённой. — Но уж если бы вы были мужчиной, моя госпожа, то моя дверь всегда бы была открыта для вас.
Чистое венецианское зеркало подтверждало справедливость комплимента. У неё были такие роскошные чёрные волосы, как у мадемуазель де Акевиль, однако они смотрелись лучше, поскольку у неё были синие глаза, а у той — обычные карие. Что же касается фигуры мадемуазель де Салиньяк, о которой так много говорили, то зеркало поведало ей, что её собственная ничуть не хуже — только платье более строгого покроя, не столь откровенное. Маргарита всегда одевалась скромно, также как и королева.
И что надевают, когда идут в литейные мастерские? Что-нибудь лёгкое, там же наверняка очень жарко, но и не очень длинное — пол ведь, наверное, усыпан всяким мусором, порохом и кусочками извести. Господи, подумать только — порох у неё на юбке! И как она объяснит это дофину? Но насколько это будет интересный образ, как будто рефрен в одной из баллад Вийона:
Она, разумеется, не станет распускать свой корсаж, как это делают цветочницы на улицах, она никогда не пыталась кокетничать. И почему это зеркало навевает на неё столь странные мысли? Ах ты, колдовское стекло! Почему из тебя исходит больше, чем входит? Перед ней стояло её собственное изображение в полный рост, похожее на живого человека, и задавало ей тот же самый вопрос.
Она выбрала платье с короткими рукавами, кружевным лифом и модной шёлковой юбкой. Юбка была не очень длинной и едва прикрывала лодыжки, что для принцессы было слишком смелым, и наверняка кое-кто из людей постарше неодобрительно поднимет брови при её виде, но зато подол не будет волочиться по полу литейной мастерской. Она не знала, надо ли что-нибудь накинуть на зеркало, пока она переодевается. Затем абсурдность этой мысли заставила её улыбнуться. Вы стесняетесь себя, принцесса, в то время как Маргарита де Акевиль вас одевает, а Маргарита де Салиньяк купает вас в ванной, и вы их не стыдитесь? Это же ты сама!
Она смотрела, как на неё надевают платье. В зеркале она была необыкновенно хороша. Она приблизилась к зеркалу и неожиданно для себя самой робко поцеловала своё отражение в губы.
— Это я!
Произошла странная вещь. Отпечаток её губ на некоторое время остался на гладкой поверхности, как бы повиснув в воздухе на мгновенье, затем он исчез. Призрачные поцелуи, сотканные из воздуха и мгновенно исчезающие, пробудили слишком много воспоминаний. Она не поняла, что это значит, и решила, что не значит ничего, но сожалела, что увидела это. Она больше никогда не будет целовать зеркало.
Литейная мастерская Жана Бюро представляла собой приземистое безобразное здание, потемневшее от дыма и лет, оно было построено как укрепление на берегу Сены ещё до того, как Париж стал разрастаться и вобрал в себя близлежащие острова. Теперь оно находилось внутри городских стен, однако его собственные толстые стены ни разу не разбивались и впервые за всю свою историю были отремонтированы и тщательно охранялись. Тяжёлые баржи, которые тащили упряжки мулов вдоль берега, причаливали к небольшой пристани, где бригада одетых в кожаное работников быстро их разгружала. Баржи низко сидели в воде под давлением тяжёлого груза. Иногда можно было разобрать, что там находится, — слитки жёлтой меди и железа, глыбы чёрного угля, которые потные рабочие, ворча и ругаясь, нагружали в тележки и увозили в мастерскую. Некоторый груз был упакован в мешки, которые уносили в другое здание, отдельное от литейной.
— Селитра и сицилийская сера, — произнёс де Брезе с видом знатока. — Это для производства пороха.
Маргарита с понимающим видом кивнула. «Селитра и сера» — звучало серьёзно и воинственно. Сицилия была известна своими бесконечными и кровопролитными революциями, возможно, сицилийская селитра была более взрывчатая, чем остальная.