Король и император

Местные жители ловко вывели их из толпы зевак, расходящихся после полета, и сопроводили в обшарпанную комнатку: там подавали отличное красное вино – отличное, насколько мог судить Бранд, который на своем веку не пил вина и десятка раз. Он осушил пинтовую кружку и передал ее за добавкой, удивляясь, почему никто даже не заикается о деньгах.

– Разве ты не должен смотреть за жрицей? – поинтересовался Квикка.

Скальдфинн рассердился:

– Не называй ее так. Она лишь называет себя жрицей, а на самом деле ее никто не посвящал.

Бранд огляделся, словно недоумевая, почему рядом нет Свандис.

– Вроде должен, – пробормотал он. – Но как ни гляну на нее, мороз по коже. Дочь Ивара Бескостного! Я знал о ее существовании, много слухов ходило. Но надеялся, что вся семейка изничтожена, никаких корешков не осталось.

– Но тебе поручено ее охранять, – настаивал Квикка.

Он испытывал сильную приязнь к Хунду, ведь они были земляками, родились и выросли в каких-то двадцати милях. Правила правилами, традиции традициями, но коль скоро друг Хунд и государь Шеф приняли эту женщину, все остальное не имеет ни малейшего значения.

– Ей ничто не угрожает, – сказал Озмод. – Вернется, когда нагуляется. – Он тоже протянул свою кружку улыбающимся хозяевам. – В некоторых городах женщине опасно ходить в одиночку: рано или поздно поймают в каком-нибудь тупике, наденут мешок на голову и изнасилуют. А здесь повсюду люди кади. За такие дела рубят руки и еще кое-что.

– Вот же проклятая баба! – прорычал Бранд. – Может, она как раз и ищет шестерых пьяных моряков.

Скальдфинн взял кружку Бранда и перелил себе половину содержимого.

– Я и сам не люблю эту женщину, – сказал он. – Но ты ошибаешься: шести пьяным морякам не учинить и десятой доли того, что она пережила. Как пить дать, она не хочет повторения. Но вернется обязательно, – примирительно добавил он. – У нее нет выбора. Ни слова не знает из здешнего языка.

Он повернулся к хозяевам и заговорил на ущербной латыни с примесью арабских слов.

В прохладном дворике неподалеку от душной комнаты, где сидели мужчины, Свандис расположилась на скамье. Поглядывая на окруживших фонтан женщин, она неспешно откинула капюшон, сняла с лица чадру. Ее медного цвета волосы рассыпались, контрастируя со светлыми как лед глазами. У некоторых соседок перехватило дыхание. Но не у всех.

– Значит, ты говоришь по-английски, – сказала одна из них.

Она, как и другие, тоже отбросила чадру. Пепельные волосы, зеленые глаза и кожа почти такая же белая, как у Свандис. Исключительной красоты женщина. С ранней юности Свандис привыкла быть в центре внимания. Она была вынуждена признаться себе, что в присутствии такой женщины ей бы это не удалось.

– Да, – ответила она тоже по-английски. – Но не очень хорошо. Я из племени данов.

Женщины переглянулись.

– Многих из нас угнали в плен даны, – сказала первая. – Продали в гаремы сильных мира сего. Некоторым из нас здесь неплохо – тем, кто умеет пользоваться своим телом. Другим хуже. Нам нет резона любить данов.

Пока она говорила, не затихал одновременный перевод с английского на арабский. Свандис поняла, что эти женщины происходят из разных стран. Но все они молоды и красивы.

– Знаю, – сказала она. – Я дочь Ивара Рагнарссона.

Страх на лицах сменился ненавистью, руки нырнули под глухие накидки. Первая девушка с задумчивым видом извлекла из пепельных кудрей длинную стальную заколку.

– Я знаю, кем был мой отец. Я знаю, что он вытворял. Мне тоже довелось это пережить, но еще хуже было моей матери.

– Как такое могло случиться с тобой? С принцессой данов, похитителей женщин?

– Я расскажу вам. Но с одним условием.

Свандис оглядела кружок из дюжины женщин, пытаясь определить возраст и расу каждой. Половина из них северянки, отметила она, но есть с оливковой кожей, как у жителей Кордовы, одна желтоватая, а откуда остальные, не угадать.

– Пусть каждая из вас тоже поведает о самом плохом, что было в ее жизни. Тогда станет ясно, что мы все должны быть заодно. Не англичанки, не норманнки, не мавританки. Просто женщины.

Пока шел перевод, слушательницы искоса посматривали друг на друга.

– И начну я сама. Я расскажу не о том дне, когда я утратила невинность в обмен на краюху черствого хлеба. И не о том дне, когда я похоронила всех своих близких в одной могиле. Нет, я расскажу о том дне, когда умерла моя мать…

Когда последняя женщина заканчивала свой рассказ, солнце уже ушло с внутреннего дворика и тени удлинились. Девушка с пепельными волосами, не в первый раз утерев слезы, властно протянула руку в сторону галереи у фонтана и помахала кистью. Оттуда появились молчаливые евнухи, вынесли столики с фруктовыми вазами, кувшинами холодной воды и шербета и исчезли в тени, чтобы и дальше стеречь имущество хозяев.

– Ладно, – произнесла она. – Итак, мы все заодно. Даже если ты норманнка и дочь маньяка. Но все же ответь на интересующие нас вопросы. Что привело тебя сюда? Кто этот одноглазый король? Ты его женщина? И почему носишь такую странную одежду, как у жрецов, о которых все говорят? Тебя приняли в жрицы? Какого бога?