Король франков

   — Воистину! — осенил её крестом Рено. — Но прежде, дабы не только дух твой, но и разум постиг то, что произошло меж вами, я открою тебе маленькую тайну. Узнав её, уверен, ты простишь нормандца и тотчас забудешь о своей обиде. Ныне, когда я услышал волю небес, Бог приказал мне говорить с тобою по душам как светскому лицу. Исполняя волю Господа, я и приступаю к этому. Готова ли ты к новому испытанию?

   — Да, — прошептала Изабелла.

   — Итак, теперь я буду наставлять тебя не как духовное лицо, а как товарищ потерпевшего. Пойми, Можер не франк, он норманн. Викинг! Знаешь ли ты, каковы эти люди, какая в них кровь? Они бывают грубы, но для них это в порядке вещей; они отличаются злостью, и это вызвано особенностью их дикого нрава; наконец, они часто говорят бездумно, не заботясь о чувствах окружающих, порою даже самых близких людей. Можер сказал, что вовсе и не думал о тебе? Он солгал. Почему? Так принято при дворе, где лицемерие в моде, и он впитал атмосферу двора, не замечая этого, поэтому, совсем не желая тебя обидеть, и сказал так. Хочешь знать, как было на самом деле? Слушай же. Едва ты вышла, в душу его закралось беспокойство, он стал спрашивать себя, что могло случиться, почему ты ушла, зачем понадобилась королю? Он страдал, беспрестанно думая об этом, взывал к Господу, чтобы ты скорее вернулась! Потому что ты нужна ему, как лани — лес, рыбе — вода, птице — небесные просторы. Это, наконец, понятно? Да, он сказал неправду, и тут его вина, но стоит ли винить мужчину за то, что он не спешит выказать своих чувств? За то, что язык его немеет при встрече с любимой, и он говорит порою совсем не то, что хотел сказать и корит себя впоследствии за это? Наконец, за то, что он груб, потому что воспитан воином, а не мокрой курицей, и обучен рубить мечом, а не отдаваться на волю чувств и вести тонкую светскую беседу? Чего же ты ждала от него? Чего хочешь от человека, не искушённого в вопросах любви? Норманна, которому неведомо это слово! Зато он хорошо знаком с такими словами, как враг, кровь, смерть!.. Но ныне впервые у его ложа оказалась прекрасная нимфа из садов Гесперид, и он оробел, а его разум, непривычный к общению с женщиной, восстал, и язык стал неподвластен ему. А ты уж и губы надула! А если ещё учесть, что его раны надсадно ноют, без конца давая о себе знать тупой болью, — так вправе ли ждать от него тёплых слов, нежного взгляда, разумного решения? Лишь кровь способна дать ему силы на это, но её нет! Она ушла, и нужно возвратить её, а кто это сделает кроме тебя?! Или думаешь, она сама вернётся к нему без твоего участия, ласкового взгляда, тёплого слова, ухода, твоей любви, наконец! Скажи, так думаешь?! А теперь вспомни, кто ты? Женщина, и рождена, чтобы покорять сердце мужчины! А ты? Вильнула хвостом и ушла! Не стыдно позорить женский род?!

Изабелла заплакала. Хотела что-то сказать, но лишь судорожные рыдания вырвались из груди. А за ними — вопль, из самых недр души:

   — Значит, я оказалась самой настоящей дурой?..

   — Ты не будешь ею, коли исправишь свою ошибку. Иди же к нему, сестра, и верь: он ждёт, думает о тебе и зовёт, ибо никого нет у него сейчас ближе тебя. Не заставляй же раненого звать напрасно.

Изабелла торопливо припала губами к руке Рено, поднялась на ноги и, забыв даже попрощаться, с возгласом «Господи! Простит ли он мне?!», помчалась меж коек к выходу из лазарета.

Глава 17 САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ!

Она бежала туда, где лежал без сил, без движения раненый нормандец, и думала о том, как бросится перед ним на колени и станет умолять простить её за глупую выходку. Она торопилась, подгоняемая мыслью, что ему пора уже сменить корпии и дать питьё, которое так необходимо, но его некому подать. Она летела вперёд, не разбирая дороги, и молила Бога, чтобы он не спал, чтобы видел, как она любит его!

Вот и галерея. Вдаль уходил ряд колонн. У последней надо повернуть налево, потом ещё немного — и там, в конце, его дверь... Изабелла быстро миновала галерею, и только собралась было обогнуть колонну... как вдруг застыла, оцепенев от ужаса: нормандец стоял в дверях и, держась рукой за косяк, делал очередной осторожный шаг.

   — Можер!!!

Он поднял голову. И, увидев её, неловко улыбнулся.

Она подбежала, обняла его, а в глазах — страх, тревога! И голос — полный отчаяния, чуть ли не крик:

   — Куда ты?!..

   — За тобой.

   — Ты с ума сошёл... Как же ты поднялся?

   — Тебя долго не было...

   — И ты пошёл меня искать?

Он кивнул. И почувствовал, как она вся затряслась, а руки её обвили его ещё крепче.

   — Изабелла...

Она подняла к нему заплаканное лицо:

   — Тебе надо в постель... Идём... Я помогу... Пойдём, Можер... Ну, смелее...

Он повернулся, и они вошли. Дойдя до кровати, Можер тяжело опустился поверх покрывала. Взглянув на его руки и ноги, Изабелла испуганно вскрикнула:

   — Святые небеса! Ведь у тебя опять всё в крови! Что же ты наделал?! Ну, зачем?.. Господи, и где ты её только берёшь, свою кровь...

   — Пустяки, Изабо, — усмехнулся нормандец, не сводя с неё тёплого взгляда, — ведь главное, ты пришла...

   — Вот глупенький... Ну конечно же, обещала ведь...