Читаем Король франков полностью

   — Это тебе на память, святой отец! — воскликнул нормандец, пряча орудие возмездия за пояс. — Долго будешь помнить встречу с норманном.

И, вновь выхватив меч, вернулся к кресту и обрезал верёвки на ногах и руках монаха. Тот тяжело вздохнул и с благодарностью посмотрел на своего спасителя. Можер собрался спросить его о чём-то, но викарий, видимо, почувствовав себя в безопасности в окружении нескольких горожан, снова подал голос и опять с угрозами:

   — Я буду жаловаться королю! Его величество не оставит без внимания этого случая! Духовное лицо неприкосновенно, господняя и земная кара ожидают всякого, кто посмеет посягнуть на...

Но Можер, уже подъехав, не дал ему договорить, а, протянув руку, ухватил его сзади за пояс на одежде. Рутгард почувствовал, как поднимается от земли. Лицо его побелело, руки затряслись, глаза едва не выкатывались из орбит от страха. Он даже забыл про распятие, беспомощно барахтаясь в воздухе, подобно лягушке, и хватая его ртом и руками.

   — Насчёт господней кары не скажу, — крикнул Можер в самое ухо викарию, которого держал на вытянутой руке, — но земную ты получишь, святоша, и немедля!

И, подняв руку ещё выше, Можер отпустил Рутгарда. Тот, будто мешок с мукой, грохнулся наземь, подняв тучу пыли, да так и остался лежать.

   — Матерь Божья, викария убили... — тихо проговорил кто-то среди оставшихся уже к тому времени нескольких человек.

Нормандец поднял на них тяжёлый взгляд, и они, будто меч просвистел перед их лицами, в страхе дружно шарахнулись назад, шепча молитвы и не сводя глаз с грозного всадника.

   — Посмотрите, жив ли он ещё, — сказал Можер. — Нет — так похороните по-христиански, а жив — пусть поблагодарит викинга, что то г не разбил ему голову о стену его же церкви.

К викарию бросились, склонились, ощупали со всех сторон и, наконец, объявили, что он жив: сердце бьётся, только глаза закрыты, и молчит.

   — Ну, так несите его домой! — рявкнул Можер. — Чего застыли?

Бедного племянника епископа осторожно подняли и понесли куда-то.

Можер отвернулся и увидел монаха. Тот, в коричневой рясе с откинутым капюшоном, стоял и с любопытством смотрел на спасителя. На вид этому человеку — не Польше тридцати.

   — Ну что, брат, — улыбнулся нормандец, — натерпелся страху?

   — Теперь не миновать неприятностей, — промолвил монах, хмуро глядя вслед людям, уносящим викария.

   — Кому, тебе или мне?

   — Мне, конечно.

   — А если я возьму тебя под свою защиту?

   — Да ведь и тебе влетит, нормандец, когда узнают...

   — Мне? Ха-ха-ха! — Можер рассмеялся. — Кто же это посмеет, хотел бы я знать, выговаривать мне?

   — Епископ.

   — Плевать мне на него!

   — Он сильный. Они с королём никак не поделят власть.

   — Вот так король! Приказал бы задушить этого хорька — всех и делов-то.

Монах вздохнул; болезненно поморщился, видимо, ныли раны на спине.

Можер присел на бревно, лежащее поблизости, жестом пригласил монаха занять место рядом. Потом спросил:

   — Как тебя зовут?

   — Брат Рено.

   — Откуда ты?

   — Нищенствующий монах из ордена бенедиктинцев. Проповедую Божье слово.

   — Чего ты ввязался в перепалку с этим крысёнком? Ты же видел — он одержимый фанатик.

   — Я не спорил с ним. Меня взяли на площади, когда я разговаривал с народом. Видимо, кто-то доложил викарию, что у меня открылись глаза и заговорил разум, восстающий против Священного Писания.

   — Тебе не нравится Библия?

   — Я против тех, кто сочинил эту небылицу для глупцов, неспособных понять, что это вздор.

Можер, улыбаясь, глядел на монаха. Этот человек начинал ему нравиться.

   — Скажи, брат Рено, ты и в самом деле готов критиковать это писание, продиктованное, как говорят, самим Богом? Я слышал твои высказывания о дохристианской, первой части Библии, которую называют Ветхим Заветом. Ты так же судишь и о Новом Завете?

Монах с подозрением поглядел на Можера.

   — Почему я должен доверять тебе? Может, ты один из людей епископа, подосланный им, чтобы выудить из меня то, что я ещё не успел сказать и, таким образом, иметь достаточно улик, чтобы отправить на казнь?

   — Нет, Рено, можешь мне поверить; граф Можер никогда не был шпионом! Просто я проезжал по этой улице и увидел, что тебя собираются стегать плетьми. В общем, мне не было до этого никакого дела, если бы не твой возглас, обращённый к архангелу Михаилу. Тогда я решил, что должен тебе помочь. Мы, норманны, к твоему сведению, почитаем святого Михаила как своего покровителя. То, что я сказал — святая правда, клянусь дорожным посохом Роллона Нормандского! И знай, приятель, нет клятвы для норманна страшнее этой, а для меня вдвойне, потому как Роллон — мой прадед.

   — А что ты делаешь в Париже? У тебя здесь знакомые?

   — Да, родственники, я приехал их навестить.

   — Кто же?

   — Король.

У монаха отвисла челюсть:

   — Король Гуго — твой родственник?

   — Ну да, чёрт возьми, почему это тебя удивляет? Разве Ричард Нормандский, союзник Франции, не может иметь своим родственником короля?

   — Да нет, конечно, отчего же... — пробормотал Рено. — Только боюсь я, граф, не очень-то будет рад король твоему приезду.

   — Вот так так! — удивлённо вскричал Можер. — Это почему же?

Монах хитро улыбнулся:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза