Монастырь опоясывала стена из камня высотой около пятнадцати футов, пробить в ней брешь или перелезть через неё представлялось делом безнадёжным; зато ворота — чуть ниже высотой — были деревянными. На них и уставился Можер, не слезая с лошади.
— Как думаешь, Рено, — спросил он спутника, — удастся мне справиться с этой деревяшкой?
— Доски крепкие; надо полагать, с ходу их не возьмёшь, к тому же они укреплены раскосными брусьями, — ответил монах. — Здесь нужен таран.
— А для чего я взял с собой меч и топор? Но для начала поработаю кулаками, давно, чёрт возьми, я не пускал их в дело.
— Ни к чему раньше времени отбивать руки, граф; как и в каждом монастыре, тут есть дверь, — и Рено указал на еле заметный проем в воротах.
— То-то я думаю: как это они ухитряются выходить отсюда? — ухмыльнулся нормандец, почёсывая за ухом. И тут же решил: — Что ж, значит, придётся выломать эту дверцу.
— Не спеши, вдруг они впустят тебя?
— Сам говорил, что мужчинам вход сюда запрещён!
— Но ведь ты родственник аббатисы, это что-нибудь да значит.
— Я думаю, чёрт побери! А кто у них на воротах, монахиня?
— Возможно, хотя этот пост для испытуемых и послушниц.
Они спешились и подошли к двери, больше похожей на калитку. Скептически оглядев её, Можер хмыкнул:
— Нет, приятель, если мои воззвания к родственным чувствам настоятельницы возымеют действие, я крикну, чтобы открыли ворота, а если эти индюшки окажутся глухими, я начну действовать кулаками и топором.
— Но зачем, если можно войти в дверь?
— Вот в эту самую? — презрительно сплюнул нормандец. — И для этого, полагаешь, я должен буду согнуться вдвое?! Запомни, монах, сын Ричарда Нормандского не сгибался даже перед королём! Полагаешь, он позволит себе склонить голову, чтобы войти в какой-то курятник? Держи-ка лучше мою лошадь, я начинаю.
— Последнее предупреждение, граф! — остановил его Рено. — Не пытайся с ходу идти напролом и сразу же искать девчонку. Уверяю, не найдёшь. Эти гусыни мигом разбегутся по своим кельям, попробуй, разыщи потом нужную дверь! А потому действуй осторожно, не навлекая на себя излишних подозрений. После уж, когда крошка будет рядом, поступай, как хочешь. Жаль, что мне нельзя с тобой: светскому лицу это право дано, монаху — нет.
— Ничего, Рено, я и один справлюсь, — подмигнул приятелю нормандец и, надев кожаные перчатки, принялся стучать кулаком в ворота.
— Однако!.. — проворчал святой отец, слушая глухие удары и почёсывая в затылке. — Не пойму только, зачем он взял топор?
И покачал головой, когда услышал, как жалобно затрещало дерево. Тотчас по другую сторону ворот послышался испуганный девичий голос:
— Что вы делаете! Как вы смеете! Прекратите сейчас же во имя всех святых!..
— Наконец-то я достучался, сто тысяч чертей в глотку этим соням! — раздалось в ответ. — Эй, малютка! Если бы я не услышал твоего ангельского голоска, клянусь башмаком моего прадеда, от этих ворот остались бы одни щепы, годные лишь в топку!
— Кто вы такой? — вопросил тревожный голосок. — Что вам надо?
— Войти в ваш хлев, вот чего я хочу, чёрт побери! — вскричал Можер. — Неужто это не понятно?
— Но зачем? И кто это говорит?
— Зачем? Затем, что я хочу видеть вашу настоятельницу!
— А для чего она вам?
— Да потому что она моя бабка, стало быть, я её родственник по имени Можер, граф Нормандский. Теперь тебе понятно?
— Понятно, только мать Анна нынче почивает, — донеслось из-за ворот.
— Так пойди и разбуди её!
— Нам нельзя этого. Настоятельница строго-настрого запретила беспокоить её во время сна.
— Ничего, услышав такое сообщение, она простит тебя, клянусь рогом дьявола!
— Господи, избави от лукавого, — забормотала привратница, видимо, крестясь при этом. — Нет, я не пойду, — прибавила она громче, — нам запрещено нарушать устав. Вам придётся подождать, пока аббатиса проснётся.
— И сколько ждать?
— Покуда пробьют послеполуденную склянку.
— А когда её пробьют?
— Ещё не скоро, мать настоятельница улеглась недавно.
— Не скоро? Значит, по твоей милости я должен изнывать тут на жаре, дожидаясь, пока выспится эта старая ведьма? Ну, крошка, тебе придётся пожалеть, что ты была так неприветлива со мной. Ещё немного, и от этих ворот останутся лишь воспоминания, а моя бабка устроит тебе хорошую трёпку. Не говоря о том, что я сорву с тебя твой балахон и как следует отшлёпаю по заднице, едва расчищу себе проход.
И Можер вновь принялся колотить кулаками в ворота. После нескольких ударов одна из досок наконец треснула и, надавив на неё, Можер отбросил один конец вниз. Тотчас перед ним возникло миловидное личико с расширенными от ужаса глазами, глядящими на него.
— Клянусь преисподней, красотка, у тебя прелестная мордашка! — воскликнул нормандец, разглядывая её. — Да и платье непорочной девы тебе к лицу. Не правда ли, брат Рено? — обернулся он.
— Господин, как вы смеете!.. Нам запрещено смотреть мирянам в глаза в искушение греха, насылаемого дьяволом, — забормотала юная монахиня, отворачиваясь.