Король Драконов: сильнее смерти

Он располагался на самой границе заснеженного леса и полянки, на которой снег снова стаял, обнажив черный ковер из опавших листьев и колкой сухой хвои.

Вода в нем всегда была вкусна и чиста. Незамерзающей черной змеею вилась она меж белых заснеженных берегов, и Ежинка, набирая хрустальной воды в ведёрко, любовалась снегирями, объедающими рябину с черных ветвей, и слушала песни ручья, которые тот пел, разнося из по всему лесу…

– …Сцапать и съесть, пока спит, хе—хе—хе…

– …Обглодать косточки добела!

– …Сварить в большом котле!

Ежинка, до того момента словно задремавшая под журчание ручья по гладким камешкам, вздрогнула и очнулась, с тревогой прислушалась к скрежещущим злобным голосам, раздающимся с противоположного берега ручейка.

Три грязных кучи прелых листьев, неуклюже шевелящихся на мокрой земле, похожие на оживших химер с мерзкими уродливыми мордами, едва слышно переговаривались меж собой. Ежинке и раньше казалось, что она слышит сердитые голоса, когда ветер перебирал листья, упавшие в осеннюю траву, но никогда эти разговоры не было так явны, как сегодня, и никогда в них не было столько злобы.

От испуга Ежинка едва не выпустила свое ведро и вскрикнула, подскочив на ноги. Одна из куч – та, что была самой маленькой и состояла а основном из переломанных бурей сухих ветвей, кое—как присыпанных листвой, – обернула свою черную недобрую физиономию к обомлевшей от страха Ежинке и та увидела злобные глазки из чуть поблескивающего меж листьев тусклого мутного льда со вмерзшим в него мелким мусором.

– Слышит нас? – проскрежетала скрипучими палками куча и вдруг поднялась, обнаружив тощие длинные ноги из кривого бурелома.

– И видит нас! – подтвердила вторая куча. Ее ножки были короткие и толстые, как трухлявые пеньки, и ей приходилось руками из листьев поднимать волочащееся по земле пузо.

А третья куча ничего не сказала.

Словно голодный дикий волк она крадущимися шагами подобралась к самому ручью и склонилась над ним, нюхая воду.

– Кого это вы съесть собрались? – выкрикнула Ежинка, чувствуя, как сердце ее замирает от страха. Она отступила назад, прижимая к себе свое ведро с водой, и кучи расхохотались противным злорадным хохотом.

– Короля, Короля! – вопили они радостно.

– Он сам явился в наш лес!

– Он сам виноват!

– Он вкусный, он наверняка вкусный!

Распугивая снегирей, на рябину спикировал маленькие черные грифоны – создания страшно злобные и противные. Крылья у них были чернее, чем у ворон, а пасти – злее, чем у кусачих собак.

Грифонов было так много, что Ежинка от страха и отчаяния едва не разрыдалась; от двоих—троих Король ещё отобьётся, но от десятка уже вряд ли. А их налетело столько, что рябина согнулась под их черными телами, снег попадал с ее поникших ветвей.

– Он спит в лесном домике! – каркали они, разевая зубастые пасти. – Крепко спит, усталый! Он не проснется, если забить печную трубу листьями и подпереть двери!

– Но Король хороший, – в отчаянии выкрикнула она. – Зачем вы замышляет против него дурное?!

Ответом ей был злой хохот, скрежет и вороний гомон.

– Глупая девчонка! Хороший,  хороший, – пыхтели мусорные кучи. – А будет ещё лучше, когда ляжет косточками в черную листву…

Шлепая неуклюжими тяжёлыми ногами по воде, мусорные кучи перешли ручей, и на заснеженном берегу настряпали неряшливых черных  пятен, оставляя за собой слипшиеся листья и мелкие щепки.

На другом, черном берегу, сами по себе, оживали все новые и новые кучи, скатываясь, как комья из снега для снеговиков. Ловко прилаживались растрёпанные уродливые головы на толстые бесформенные тела, выпускались руки и ноги, состоящие из скрученных прутьев и палок.

– Я не позволю вам тронуть Короля, – обречённым голосом произнесла Ежинка, глядя, как врагов становится все больше и больше, как их жуткими неповоротливыми фигурами наполняется лес.

Ведро грянулось оземь, окатив ее прохудившиеся башмаки ледяной водой, но Ежинка словно не заметила этого. Нашарив под снегом палку, обломанное молоденькое деревцо, она подняла ее над головой, и ее мышиные глазки гневно засверкали.

– Прочь! – выкрикнула Ежинка, размахивая палкой, отгоняя лиственные  кучи с протоптанной ею тропинки, засыпанной еловой хвоей. – Не смейте!

Хрясь! – и ее палка надвое разбила самую толстую лиственную кучу, но та, собирая листья вперемешку со снегом, сгребла себе ещё большее пузо и снова поднялась на свои коротенькие трухлявые ножки.

Злые черные грифоны налетели на Ежинку, стегая ей по лицу крыльями, вцепились десятками острых когтей в ее шали, в волосы, в палку, стараясь вырвать оружие из рук девчонки, но она не сдавалась. Даже когда эта галдящая злая стая принялась яростно кусать ее, она не отпустила свою палку и продолжила отбиваться от них, рыдая от бессилия и испуга.

– Скорее, скорее! – скрипела куча, размахивая рыхлыми руками. – Рассвет уже близок! Она не успеет предупредить Короля! Не успеет! И он не успеет проснуться…– Иногда, – яростно пророкотало над полянкой, – Короля предупреждать не надо, он сам все видит!