Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

— Ты понимаешь, насколько трудно спрятать сто семьдесят еврейских детей — а у нас их именно столько.

— Мы попробуем, — повторил Неверли.

— И вы можете гарантировать безопасность каждого ребенка?

Неверли грустно покачал головой:

— Боюсь, это невозможно. Никаких гарантий быть не может, даже для нас самих.

Теперь была очередь Корчака утешать Неверли. «Друг мой, — сказал он, — нельзя спрятать вещь так тщательно, что стоящий за этим человек сам не сможет ее найти». Эту мысль он еще раньше развивал в рассказе о Моисее, спрятанном в тростниковых зарослях. Корчак знал, что немцы будут искать еврейских детей так же упорно, как египтяне искали малышей, спрятанных еврейскими рабами. «Человеку трудно лгать на допросе, — писал Корчак. — У него дрожат руки, в глазах ужас, лицо бледнеет или заливается краской». И он добавил: «Сам я никогда не прятал детей от вражеских солдат».

Неверли понял, что Корчак боится поставить детей под угрозу. Подобно тому как он раньше не допускал и мысли, что детей можно было наказывать, запирая их в темном чулане или погребе, теперь доктор не желал даже представить себе, как дети будут укрываться от нацистов в каких-то темных углах. Ведь у них будут колотиться сердца от страха быть обнаруженными. Он был отцом, который никогда не покинет ребенка. «Друг мой, будет лучше, если дети останутся со мной», — сказал Корчак, пожимая Неверли руку. Крепкое рукопожатие доктора скрепляло множество соглашений за минувшие годы, а теперь оно было просьбой подтвердить его правоту.

В этот момент никто не мог утверждать, что гетто не станет для детей самым безопасным местом. То, что потом получило название «окончательное решение», было еще делом будущего и не могло прийти в голову даже самому отчаянному пессимисту. «Не паникуй, — говорил Корчак Игорю Неверли, стараясь пробудить в том надежду на лучшее, — немцы не причинят нам зла. Они просто не посмеют, ведь я слишком хорошо известен и здесь, и за пределами Польши».

По мере приближения 30 ноября, крайнего срока переезда еврейского населения Варшавы в гетто, в городе нарастало паническое возбуждение: 138 000 евреев, погрузив свои жалкие пожитки в тачки или заплечные мешки, потянулись через двадцать восемь проходных пунктов на выделенную для них территорию, чтобы разместиться в квартирах, оставленных 113 000 поляков, которые двигались в противоположном направлении в том же состоянии лихорадочной спешки и волнения. Потеряв жилища, расположенные над их магазинами, как и сами магазины, многие евреи и поляки утрачивали главный источник существования.

Корчак ломал голову над тем, как организовать переезд, чтобы он не вызвал у детей страх, чтобы воспитанники восприняли перемену жилища как некую нелегкую задачу, которую им всем вместе предстоит решить.

Иона Боциан, один из учителей, вспоминает, с какой тщательностью Корчак и Стефа продумали все до мельчайших деталей. Ежедневно проходили собрания, на которых принимались решения, кто за что отвечает. Христианских друзей, которые выражали желание помочь приюту, Корчак просил приготовить разноцветные картинки и коврики и принести горшки с красной геранью для детских комнат в новом жилище. В разговоре с Ханной Ольчак Корчак упомянул, что хочет организовать переезд как некое театрализованное действие. Процессия детей будет выглядеть приглашением на премьеру спектакля, «парадом, в котором дети понесут в руках рисунки, лампы, постельные принадлежности, клетки с птицами и мелкими домашними животными».

В намеченный для переезда день, 29 ноября, дети выстроились во дворе приюта, как уже было отрепетировано, и Корчак в последний раз осмотрел повозки с углем и картофелем, добытыми им с таким трудом в ежедневных обходах города. Дети с грустью попрощались со сторожем-поляком Петром Залевским, который оставался, чтобы позаботиться о покидаемом помещении. Лицо Залевского распухло до неузнаваемости — его избили нацисты, когда он вместе с прачкой обратился к немцам с просьбой разрешить им вместе с детьми переехать в гетто. Прачку немцы просто выгнали. А Залевского задержали для допроса. Знает ли он, что арийцам запрещено работать на евреев? Когда сторож ответил, что за двадцать лет службы он привык считать приют своим родным домом, немцы избили его плетками и ружейными прикладами.