Король без развлечений

Вернулась пора темных дней, пора снега, холода и смутного страха. Жизнь была не слишком веселая. Не могли мы забыть так скоро те времена, когда все оказались чем-то вроде овец в загонах у господина В. Вот почему свет в окне у Ланглуа вселял в нас уверенность.

Кстати, Ланглуа сразу же нашел, чем заняться. Ничего особенного в этой работе, конечно, не было. Наоборот, все было совершенно обычно. И соответствовало его новым обязанностям.

В том году холода особенно потрудились на некоторых затененных участках нашей территории. В районе Руссэ и лентского леса мороз крепко сковал сумрачные ложбины Буванта и Кордеака, заставив упрятаться всю живность или выгнав ее в другие места. Крестьяне Авера сообщили, что объявились волки.

Сначала они беззвучно шастали вокруг селений. То гуся утащат, то крольчатник разворочают, то козу задерут; бегали даже по следам почтальона и устраивали ночные концерты. В хлевах коровы и лошади топали, словно им хотелось станцевать сарабанду.

А раз у нас были теперь и главный егермейстер, и старший егермейстер, то стоило ли терпеть такое?..

— Разумеется не стоит, — сказал Ланглуа и уложил из карабина трех или четырех хищников.

То были довольно крупные двухлетки, до этого располагавшие большими запасами дичи в лесах Голконды, где никто не мешал им охотиться на жирных зайцев-русаков и на диких гусей. Здесь, конечно, ситуация была иная: наши гуси не дикие, и нам не хочется, чтобы с ними поступали так, как поступают с дикими. К тому же у нас есть овцы, козлята и телята, а потому у нас развилась подозрительность.

Выстрелы Ланглуа из карабина дали волкам это понять. Те урок усвоили. Впрочем, они были способны преследовать зверей по следам на большие расстояния; теперь, прежде чем отправляться на охоту и по возвращении с нее, они выходили на опушку леса и долго выли, как бы грозя деревне.

Но молодыми волками дело не ограничилось.

Однажды ночью кто-то вытащил и изорвал в клочья мешок с сеном, которым было заткнуто чердачное окно в конюшне Фюльжанса, и наутро там можно было увидеть впечатляющую картину! Лошади и корове ночной посетитель перегрыз горло и у обеих выел часть туши. Тринадцать овец были зарезаны, словно кто-то наслаждался, вонзая зубы в мясо сквозь шерсть. Четырнадцатой овцы в хлеве не оказалось, четырнадцатую просто унесли. Раны в трупе лошади и коровы свидетельствовали о мощных челюстях и небывалой решимости. Это не было делом волчат. Это был зверь, мало интересующийся тем, напишет о нем басню какой-нибудь Лафонтен или нет. То была работа старого разбойника. Причем такого, у которого есть кого кормить.

А если судить по прыжку, совершенному им с тушей овцы в зубах, чтобы вновь оказаться в окошке наверху хлева, то это явно был зверь, встречаться с которым в лесу не рекомендуется никому.

Заметьте, что все это было совершено в полной тишине, из чего можно сделать вывод, что зверь был очень уверен в себе.

Тем не менее Ланглуа три дня в одиночку ходил по его следам.

— Приличный волк, умеет себя преподнести, — сказал он наконец Сосиске и выкурил, сидя у камина, подряд пять трубок.

— У тебя есть праздничное платье? — спросил он затем у Сосиски.

— Конечно.

— Ну-ка, покажи.

Это было уже в ту пору, когда мы поняли, что у Ланглуа ничто не значит ничего. Сосиска пригласила его подняться в ее комнату и открыла сундук. Там лежало очень красивое праздничное платье, совсем не для нашей деревни, поэтому мы его никогда не видели, но в Тюильри, если верить рассказам, оно было бы к месту.

— Замечательно! — сказал Ланглуа.

Начал он с того, что вызвал к себе срочно егермейстера и его псаря и послал их в Авер, чтобы они устроили там засаду. Сам же направился на ферму Юрбена. В тот же вечер между площадками в Сен-Бодийо и нагорьем Авера, где засел егермейстер, началась великолепная перекличка охотничьих рогов. Были минуты, когда звук застревал в роге, да так, что мороз по коже продирал, даже когда знаешь, что это такое, — до того мрачной была эта древняя музыка.

Отменная штука — этот охотничий рог!

Я готов поклясться в этом, так как ничто другое не смогло бы так перепугать обитателей леса вокруг Авера, и Ланглуа успел сделать все, что задумал…

Я полагаю, что именно он распорядился организовать эти вечерние дуэты, эти ночные, такие тревожные, призывы и ответы, наполненные еще более сильной тревогой, эти диалоги громких печальных голосов, медленно плывущие над лесами диалоги об отчаянии, эти звуки утренней побудки, в которых явно слышится конский топот, рысь всадника, которого вот-вот настигнут. Однако, по существу, в этих звуках много демонстративной воинственности. Ничего странного: поскольку речь идет о волках, то времени разводить философию просто нет.