Сигнал в приемнике то появлялся, то глох, а время от времени из динамика доносилось нечто другое — музыка, заглушавшая радиопроповедника, хотя на самом деле никакой это был не проповедник, а Крэддок, вещающий чужим голосом. Песня казалась простенькой, архаичной — нечто подобное выпускают «Фолкуэйз»[31], печальной и в то же время нежной, аккомпанировал ей лишь звон гитары в минорном ключе. «Говорить он может, а вот петь — нет», — неизвестно к чему мелькнуло в Джудовой голове.
Вонь в салоне усилилась: теперь вокруг явственно пахло паленой шерстью. Мало-помалу загорелся и Джуд. Дым повалил из обоих рукавов, из-за ворота. Стиснув зубы, Джуд отчаянно завопил. Да, он с детства знал, что именно так — сгорев в огне — и погибнет. С детства знал, что злость загорается легче легкого, что ее крайне опасно держать под гнетом, однако сдерживал, сдерживал всю свою жизнь. «Мустанг» пулей несся вдоль бесконечных проселков, дым из окон, из-под капота заволакивал густой пеленой все вокруг, в глазах защипало, помутилось от дыма и слез, но опасаться не стоило: видеть, куда мчит машина, было уже ни к чему. С этой мыслью Джуд до отказа вдавил педаль в пол…
…и разом проснулся. Лоб, щеки, уши пылали нездоровым жаром. Во сне он повернулся на бок, навалился всем весом на правую руку и теперь, сев, совершенно ее не чувствовал, зато прекрасно чуял вонь гари, чего-то вроде жженых волос, не оставившую его и по пробуждении. С опаской — что, если на нем, как и во сне, костюм мертвеца? — Джуд опустил взгляд… но нет, одет он был во все тот же уютный, изрядно поношенный домашний халат.
Костюм… Похоже, ключ в нем, в костюме. И все, что тут требуется, — продать костюм, а вместе с ним и призрака еще кому-нибудь. Очевидная же вещь. Настолько, что даже странно, как ему это раньше в голову не пришло. А покупатель найдется, найдется наверняка, да не один — толпой набегут. Сколько раз Джуд видел, как фанаты с фанатками лягаются, кусаются, плюются, раздирают друг дружке физиономии из-за барабанных палочек, брошенных в публику со сцены! Ну и вот. А привидение прямо из дома самого Иуды Койна — это же куда круче. Сбыть его с рук на руки какому-нибудь злосчастному олуху, и призраку, хочешь не хочешь, придется уйти.
Что после этого стрясется с покупателем, Джуда не волновало. Сейчас его прежде всего остального заботила собственная судьба и судьба Джорджии.
Поднявшись с дивана, он пошатнулся и раз-другой сжал в кулак правую руку. Кровообращение восстанавливалось: в ладонь будто вогнали множество ледяных игл. Ох, заболит сейчас…
Освещение в комнате изменилось: неяркий, блеклый свет солнца сочился внутрь сквозь тюлевые занавеси с другой стороны. Сколько же Джуд проспал?
Стойкая вонь паленой шерсти выманила его в полутемный коридор, в кухню и далее, в кладовую. Дверь на задний двор оказалась распахнутой настежь, а снаружи, за дверью, обнаружилась отчаянно мерзнущая в черной джинсовой куртке и короткой, открывающей гладкий белый живот, футболке с «Рамоунс»[32] Джорджия. В левой руке она держала щипцы. Изо рта ее клубами валил пар.
— Сгорела твоя стряпня, что бы ты там ни готовила, — проворчал Джуд, отмахнувшись от едкого дыма.
— Вот и чудесно, — горделиво, вызывающе улыбнувшись, ответила Джорджия.
В эту минуту она казалась такой красивой, что просто дух захватывало, — белизна шеи, впадинка под подбородком, изящная линия едва проглядывающих из-за ворота футболки ключиц…
— Я придумала, как нам быть. Придумала, как прогнать призрака.
— И как же? — спросил Джуд.
Ткнув в гриль щипцами, Джорджия подняла повыше и показала Джуду горящий лоскут черной ткани.
— Костюм, — пояснила она. — Сожгла я к чертям эту пакость.
16
Около часа спустя солнце скрылось за горизонтом. Сидя в студии с гитарой на коленях, Джуд любовался последними отсветами вечерней зари. Ему требовалось крепко подумать. Если одно неразрывно связано с другим, то… что же теперь?
Сидел он в кресле, лицом к окну, открывавшему вид на сарай, вольер с собаками и деревья позади. Окно Джуд слегка приоткрыл. Снаружи веяло холодом, но ничего. Ладно. В доме все равно было ненамного теплее, а Джуду как никогда требовался свежий воздух, и ароматам середины октября он радовался всем сердцем. Запахи подгнивших яблок и палых листьев хоть как-то заглушали вонь выхлопных газов, щекотавшую ноздри даже после душа и переодевания.
Устроившийся спиной к двери, появление Джорджии с двумя бокалами красного вина он заметил только благодаря отражению в оконном стекле. Толстый слой бинтов на большом пальце мешал ей держать один из бокалов, и, опускаясь на колени рядом с Джудовым креслом, Джорджия пролила немного вина себе на руку, слизнула с кожи багровые капли, а второй бокал поставила перед Джудом, на усилитель у его ног.