Коробка в форме сердца

Толкнув дверь, Джуд с грохотом одолел пару кривых дощатых ступеней и оказался на пыльном заднем дворе отцовской фермы. Отец, сидя на камне спиной к нему, правил на черном ремне опасную бритву. Скользя по коже, сталь лезвия шелестела, шептала в точности тем же голосом, что и мертвец, а может, наоборот, в шепоте мертвеца слышался шелест стали о кожу — этого Джуд наверняка сказать больше не мог. В траве у ног Мартина Ковзински стояла стальная лохань с водой, а на воде покачивалась черная шляпа-федора. Шляпа в лохани внушала такой ужас, что при виде нее Джуд с трудом сдержал крик.

Яркое солнце безжалостно, неумолимо било прямо в лицо. Навстречу дохнуло таким жаром, что Джуд пошатнулся и поспешил прикрыть ладонью глаза. Всякий раз, как Мартин проводил по ремню лезвием бритвы, на черной коже набухали, увесисто шлепались в пыль алые капли крови. Когда бритва в руке Мартина скользила вперед, ремень нашептывал: «С-с-смерть». Когда Мартин вел бритву на себя, ремень отзывался глухим, сдавленным шелестом наподобие слова «любовь». Не замедляя шага, не говоря ни слова папаше, Джуд двинулся за угол, к парадному крыльцу.

— Джастин, — заговорил Мартин, и Джуд, сам того не желая, оглянулся на его оклик.

Переносицу отца украшали очки вроде тех, какие носят слепые. Круглые черные стекла в серебристой оправе сверкали в лучах палящего солнца.

— Вернись-ка в кровать, парень, — продолжал отец. — Ты ж весь горишь. Куда намылился-то, да еще вон при параде?

Опустив взгляд, Джуд обнаружил, что на нем черный костюм мертвеца. Не замедляя нетвердого шага, покачиваясь на ходу, он принялся расстегивать пуговицы пиджака, но правая рука онемела, слушалась еле-еле, как будто это Джуд только что отрубил себе пальцы, и пуговицы никак не желали высвобождаться из петель. Еще несколько шагов, и Джуд сдался. Мутило его отчаянно, жаркое солнце Луизианы палило вовсю — казалось, он вот-вот закипит, сварится под плотной угольно-черной тканью.

— Поглядеть на тебя — ты будто на чьи-то похороны собрался, — не унимался отец. — Гляди, осторожнее. Как бы не на свои.

Тем временем шляпа в лохани обернулась вороной, захлопала крыльями, стремительно взвилась в воздух, обдав проходящего мимо, пошатывающегося, точно поддатый, Джуда россыпью брызг. Еще шаг, еще… Доковыляв до «Мустанга», Джуд рухнул на водительское сиденье и с лязгом захлопнул дверцу.

Грунтовая дорожка за лобовым стеклом подрагивала в знойном мареве, мерцала, словно отражаясь в воде. В объятиях сверх меры жаркого, сверх меры черного, сверх меры тесного костюма мертвеца Джуд обливался потом, с трудом переводил дух. Откуда-то едва уловимо несло горелым. Жарче всего отчего-то было правой ладони. Ладонь уже не болела, но словно бы налилась какой-то густой, тяжеловесной отравой, жидкой свинцовой рудой вместо крови.

Цифровой спутниковый приемник куда-то исчез. На его месте поблескивала лицевая панель оригинального аналогового приемника с фордовского завода. Стоило Джуду к ней прикоснуться, раскаленный палец правой руки оставил мутный оплавленный отпечаток на ручке настройки.

— Если на свете имеется слово, способное изменить вашу жизнь, друзья, — зазвучал из динамика мелодичный, напористый, явно южный говорок, — если такое слово на свете и есть, так позвольте вам сообщить: это слово — «присносущий-Господьнаш-Иисус»!

Рука Джуда легла на баранку руля. В тот же миг черный пластик размягчился, оплавился, подался под нажимом пальцев. Джуд замер, глядя на смятый руль точно завороженный.

— Да-да, если хранить это слово в душе, принять его сердцем, прижать к груди, будто родное дитя, оно может спасти вашу жизнь — буквально спасти вашу жизнь! Лично я в него верю твердо. Ну как? Уж теперь-то вы прислушаетесь к моему голосу? Согласитесь ли слушать меня и только меня? Ведь на свете есть еще слово, способное перевернуть вашу жизнь с ног на голову, открыть вам глаза на бескрайнее море возможностей, дарованных живой душе. Это слово — «ночь». Позвольте, я повторю: «ночь». Ночь. Наконец-то настала ночь. Мертвый тащит живущего книзу. Вместе помчимся мы в ночь — славной дорогой, дорогой к блаженству, аллилуйя!

Убрав руку с руля, Джуд оперся ладонью о пассажирское сиденье, и кожаная обивка кресла немедля задымилась под его пальцами. Тогда он отдернул руку, встряхнул ею, однако теперь дым повалил наружу из рукава, откуда-то из-за пазухи, из недр пиджака мертвеца. «Мустанг» мчался вдаль прямым, бесконечным асфальтовым шоссе. За окнами мелькали южные джунгли — деревья в удавках лиан, густой подлесок, заполонивший все свободное место у их подножия. Асфальт вдали вздымался волнами, рябил, мерцал в жарком пекле.