Корнилов

Конечно, это принципиальное на первый взгляд поведение попросту прикрывало нежелание связываться с непредсказуемой по последствиям затеей. Но этот случай показывает, что авторитет приказа отнюдь не был непререкаемым для большей части офицерства. По мере падения престижа власти и крушения государственности, офицерский корпус все более утрачивал корпоративные черты, распадаясь на отдельные группы, мотивы поступков которых зачастую были очень несхожи.

Общее разложение и деморализация не обошли стороной и офицерство. Уже начальный период истории белого движения, позднее обретший черты героической легенды, был омрачен черными страницами. Бессудные расправы над заподозренными в большевизме можно, по крайней мере, объяснить озлобленностью и чувством мести. Но подчас имели место и проявления прямого бандитизма. В Ростове в предновогоднюю ночь некий поручик Михайлов, незадолго перед этим записавшийся в Добровольческую армию, вместе с двумя юнкерами совершил налет на кафе Филиппова¹⁵. По-видимому, случаи такого рода были не редкостью, так как через несколько дней в газетах появилось официальное сообщение, предостерегавшее от самочинных обысков именем Добровольческой армии¹⁶.

Вполне возможно, что такие обыски были делом рук уголовников, а то и провокаторов. Но все же и добровольцы отнюдь не были ангелами. Поначалу отсутствие определенного дела привело к тому, что на Барочной начались попойки и пьяные скандалы. Отселение юнкеров и кадет в лазарет на Грушевской в какой-то мере было продиктовано стремлением оградить их от этого влияния. Многие из первых добровольцев признавали, что «дикие попойки в различных вертепах не могли способствовать усилению симпатий к нам»¹⁷. Разумеется, на этом основании нельзя строить обвинение в отношении всех, но не упоминать об этом — значит не понять истоки тех явлений, которые через три года приведут Белое движение к гибели.

Если же вернуться к причинам, обусловившим пассивность офицерства в начале гражданской войны, то понять их будет проще, поставив вопрос по-другому. Кто же все-таки откликнулся на призыв генерала Алексеева и каковы были побудительные мотивы этого? Когда в начале февраля 1918 года добровольцы оставляли Ростов, в составе армии насчитывалось немногим более трех тысяч человек. Из этого числа лишь пятая часть приходилась на долю тех, чей возраст превышал 40 лет. Примерно такое же количество едва достигло совершеннолетия, это были кадеты, гимназисты, учащиеся других средних школ. Целые подразделения состояли из молодежи, здесь можно вспомнить Студенческий батальон, Михайловско-Константиновскую батарею, роту Павловского военного училища¹⁸. Такой возрастной расклад вполне объясним. В обстановке развала страны, когда, казалось, все было кончено, предприятие Алексеева представлялось заранее обреченным делом. Поддержать его значило перечеркнуть все прожитое, и сделать это было легче тем, у кого груз прошлого за плечами был не столь уж велик.

Революция, которую ждали и поначалу искренне приветствовали многие из будущих добровольцев, быстро показала свои темные стороны. Чувство отчаяния и унижения порождали ненависть к тем силам, которые были ответственны за это. «Сидишь как пень и думаешь, — читаем в дневнике поручика А. И. Лютера, — думаешь о грубости и варварстве. Не будь его, ей-богу, я был бы большевиком. Только поменьше социализма… Будь все сделано по-людски, я бы отдал им и землю, и дворянство, и образование, и чины, и ордена… Так нет же: «Бей его, мерзавца, бей офицера (сидевшего в окопах), бей его, помещика, дворянина, бей интеллигента, буржуя, соси его последние соки» — и, конечно, я оскорблен, унижен, истерзан, измучен»¹⁹.

Поведение юнкеров и гимназистов, столь же юных прапорщиков и подпоручиков диктовалось не столько неприятием политической доктрины новой власти («ей-богу, я был бы большевиком»), сколько эмоциональным началом. Сначала ненависть, а потом мечты о возрождении великой России — это соотношение приоритетов было слишком схоже с большевистской формулой, призывавшей до основания разрушить весь мир насилья и лишь затем начать строительство царства справедливости. При таком настрое умов междоусобная бойня становилась неизбежной.