Сами жрецы научились бы смеяться, попадайся им почаще такие смехотворные дурни, как вы. Бородой вы и то трясете осмысленнее, чем произносите самые лучшие свои речи, хотя для ваших бород даже подушка портняжки или вьючное седло осла — чересчур почетная могила. А вы еще жалуетесь, что Марций высокомерен! Да ведь он, на самый худой конец, стоит больше всех ваших предков, начиная с Девкалиона, хотя лучшие из них были, кажется, потомственными палачами. Пожелаю-ка я вам всего хорошего, а не то слишком долгие разговоры с вами, пастыри плебейского стада, еще засорят мне мозг. Беру на себя смелость распроститься с вами.
Что с вами, прекрасные дамы, благородные и чистые, как сама луна, спустившаяся к нам на землю? Куда это так нетерпеливо устремлены ваши взоры?
Достойный Менений, сын мой Марций подходит к Риму. Юноной заклинаю тебя, не задерживай нас.
Что? Марций возвращается?
Да, достойный Менений, и с великой славой.
Прими мою шапку и мои благодарения, Юпитер! Неужели правда, что Марций возвращается?
Да-да, правда.
Видишь, вот его письмо ко мне; сенату он прислал другое, жене — третье, да и тебя, пожалуй, дома письмо ожидает.
Ну, сегодня у меня весь дом от радости запляшет. Неужели мне есть письмо?
Есть, есть, я сама видела.
Письмо ко мне! Да оно мне на целых семь лет вперед здоровья придаст, и я натяну нос моему лекарю. По сравнению с таким снадобьем самые мудрые рецепты Галена — шарлатанство или, в лучшем случае, промывательное для лошадей. А Марций не ранен? Он же никогда невредимым домой не возвращается.
Ах, нет, нет!
Конечно, ранен, и я благодарна богам за это.
Я тоже — если раны не слишком тяжелые. Впрочем, они ему к лицу. Так, значит, победа у него в кармане?
Нет, Менений, — на челе. В третий раз он возвращается в дубовом венке.
А он, наверно, крепко приструнил Авфидия?
Тит Ларций пишет, что они схватились один на один, но Авфидий бежал.
И правильно сделал, клянусь честью. Не сбеги он вовремя, Марций бы так его разавфидил, что за все золото в кориольских сундуках я не захотел бы очутиться на его месте. А сенату обо всем этом известно?
Идемте, милые.
В самом деле, о нем рассказывают чудеса.
Чудеса? Ручаюсь — только истинные.
Боги да подтвердят их истинность!
Истинность? Да кто же в этом сомневается!
Истинность? Готов в ней поклясться. — Куда же он ранен?
В плечо и в левую руку. Теперь у него достаточно шрамов, чтобы показать народу, когда он будет добиваться консульства. Когда мы отражали набег Тарквиния, Марций уже получил семь ран.
Одну — в шею, две — в бедро. Всего, кажется, девять.
У него и до этого похода было двадцать пять ран.
Значит, теперь их стало двадцать семь: что ни рана — то могила для врага.
Слышите? Трубы!
То весть нам Марций шлет. Его повсюду
Восторг встречает, провожают слезы.
В его руке дух смерти воплощен:
Чуть ею он взмахнул — и враг сражен.
Знай, Рим, что кориольские ворота
Кай Марций в одиночку захватил,
Стяжав себе со славой третье имя —
Кориолан — вдобавок к первым двум.
Добро пожаловать, Кориолан!
Добро пожаловать, Кориолан!
Довольно же! Не по сердцу мне это.
Прошу…
Вот мать твоя подходит.
О!
Я знаю, кем удача у богов
Мне вымолена.
Встань, мой славный воин,
Мой милый Марций, мой достойный Кай,
За подвиги отныне нареченный…
Ну, как его?.. Кориоланом. Так ведь?
Взгляни же, вот твоя жена.
Привет,
Молчальница прелестная моя!
Что ж ты на мой триумф глядишь сквозь слезы?
Тогда уж ты должна была б смеяться,
Вернись в гробу я… Плакать, дорогая,
Сегодня нужно кориольским вдовам
И матерям.
Богами будь увенчан!
Ты жив, дружище?
Госпожа, прости…
Не знаю, с кем здороваться!..
Привет
Тебе, наш вождь, и всем, кто возвратился!
Нет, тысяча приветов! И смеяться
И плакать я готов, а на душе
И тяжко и легко. Привет вам всем!
Пусть тех, кто увидать тебя не рад,
Проклятье поразит. А вас троих