Коричневые башмаки с набережной Вольтера

– Так что, собственно, вы хотели узнать? – спросил он, высморкавшись.

– Есть День святого Мафусаила или нет? – буркнул Жозеф.

– Ну, я же не всеведущ… Хотя мне известны другие личности из Ветхого Завета. Слышали поговорку? По бороде – Авраам, по делам – Хам. Или вот такая есть: никто не бывает так свят, как тот, у кого нет дурных мыслей.

– Ну до чего же вы вредный! – не выдержал Жозеф.

– Вы ошибаетесь, – развеселился Кэндзи. – Я действительно не имел удовольствия чествовать сего достойного старца-долгожителя в установленный церковью день. Однако, дабы доказать вам свою благосклонность, могу справиться в книгах, пока вы подберете издания Виктора Гюго по этому заказу. – Он обежал взглядом полки, достал какой-то том и просмотрел оглавление. – Вот, извольте: «Мафусаил родился в восьмой день месяца…» Не уточняется какого. «Этот день благоприятен для путешествий и пагубен для тяжелобольных. Сны, привидевшиеся в этот день, сбудутся». Довольны?

– Да, это наводит меня на некоторые мысли, спасибо, – пробормотал Жозеф. Поспешно упаковав заказ, он умчался обратно в подвал.

…Амадей, облокотившись на парапет набережной Отель-де-Виль, наблюдал, как швартуются у причала баржи, груженные строительным камнем, песком и яблоками. Дама, которую он тут поджидал, незаметно приблизилась к нему со спины и подергала за ленту, на старинный манер перехватившую волосы у него на затылке. Амадей резко обернулся – дама показала ему язык и хихикнула:

– Месье Амадей, я разгромила вас в пикет и просто обязана немного утешить! Что скажете насчет чашечки горячего шоколада в каком-нибудь уютном местечке? Заодно вы растолкуете мне правила игры в империаль.

– Милая барышня, похоже, карты – ваша страсть. Вы играете ради удовольствия или ради прибыли?

– И то и другое.

– Мне говорили, вы также посвящаете досуг разведению птиц и конфитюрам.

«Вам забыли сказать, что я еще немало времени уделяю мужчинам», – подумала Шанталь Дарсон, которую уже очаровали старомодные манеры Амадея.

Они дошли до улицы Барр. Рядом с церковью Святого Гервазия уличный кондитер выставил жаровни, в медных котелках бурлила патока. Амадей и Шанталь прошли мимо, не заметив притаившегося за жаровнями Фердинана Пителя. Позволив парочке отойти на безопасное расстояние, сапожник последовал за ними, свернул на узкую улочку Гренье-сюр-л’О. По обеим сторонам жались друг к другу ветхие домишки, пытаясь сообща противостоять порывам северного ветра.

Амадей и его спутница добрались до улицы Франсуа Мирона, прошагали мимо прачечной и бюро перевозок, в молчании миновали церковь Святого Павла. Под сводом пассажа Карла Великого прятались от ветра плетельщики стульев и молочники, несколько цветочниц отважно выставили свой товар на холоде у руин особняка купеческого старшины времен Карла V.

Парочка исчезла за дверью крошечного бистро, построенного скорее для мышиного племени, чем для рода людского. На столике в тесном зале перед ними почти сразу возникли две исходящие паром чашки. Фердинан Питель со своего наблюдательного пункта под свинцово-серым небом мало что различал через запотевшие стекла заведения, к тому же ему приходилось думать о том, чтобы его самого не заметили. Однако же он видел, что Шанталь Дарсон кокетничает напропалую, а собеседник рассказывает ей что-то увлекательное, подкрепляя слова элегантными жестами. Фердинан задохнулся от ярости. Сегодня он поджидал Шанталь у булочной-кондитерской, где она работала, и последовал за ней с твердым намерением признаться в своих чувствах. Он уже догнал ее и хотел коснуться плеча, когда прелестница устремилась к этому шуту гороховому. Сейчас Фердинан все отдал бы, лишь бы услышать их разговор.

– К величайшему сожалению, мадемуазель, я забыл прихватить карточную колоду, но обещаю: в воскресенье мы с вами непременно сразимся в империаль. Я приду утром. Вы ведь арендуете место на Цветочном рынке?

– Уже семь лет.

– И как клиентура?

– Мне не на что жаловаться – я повидала там немало людей всех сортов: богатых, бедных, молодых, старых. Как и вы, месье Амадей. Многие обожают торговаться, порой я продаю птичек себе в убыток, зато не скучаю, как в булочной-кондитерской. Иногда происходят забавные случаи. Вот в прошлое воскресенье у меня канарейка выпорхнула из клетки, когда я открыла дверцу, чтобы достать щегла. Представляете? Ловко так вылетела и уселась на дерево.

Амадей поднес к губам чашку и подул на пенку.

– Сочувствую, это чистый убыток.

– А вот и нет! Я заплатила пять су ватаге мальчишек, и они мне ее поймали. Эти мальчишки там вечно ошиваются, уже наловчились: у них есть длинный шест с намазанным клеем концом – до самых верхних веток можно достать, так чтобы птичка прилипла. Уморительная чехарда была!

– Вы, вероятно, схожим образом ловите воздыхателей?

– О, для них мне клей не нужен – они сами ко мне клеятся!

– Тогда, стало быть, приманкой вам служат конфитюры?

– Вот уж еще чего не хватало! Конфитюры я делаю для себя, обожаю сладкое! Но если вы хотите попробовать, я, пожалуй, могу сделать исключение.

– Не осмеливаюсь вас об этом попросить. Я вам в отцы гожусь…