— Связь на той же волне. Оружие закопано в квадрате C. Сигнал — время «x», — сказал Дик, дернул дверь и исчез.
Родители переглянулись.
— Вы что… — мать поднялась и не могла найти подходящего слова. — Что вы задумали?
— Взять власть в свои руки, — спокойно сказал Марат.
— У кого?!
Уехал Дик, уехали родители, упала ночь и в окно тянуло приятным холодком. Роса густо покрыла темные листья, выступила на асфальте, на траве за оградой, на холодном теле корабля пришельцев, и Марату казалось, что ночь пришла слишком рано как на летнее время, и сегодня она темнее будто, чем всегда.
Он подошел к раскрытому окну и впервые почувствовал пустоту ночи. До него долетел далекий лай собак, бесконечно раздвинулось пространство; цокали копыта, и Марат поймал мелодию звоночка одиноких путников. И когда оказался за оградой, заметил, что ночь раздвинулась, как будто он осветил ее изнутри, и что ночь, пожалуй, является ночью только в четырех стенах, а звезды и планеты светят всегда. Потом он заметил, какая выпала густая роса, потому что зачавкало в ботинках, потом провел пальцем по холодному металлу корабля пришельцев, и капли росы соединились в большую каплю, и та капля быстро оборвалась.
— Завтра будет хорошая погода, — сказал Марат.
— Да, завтра будет хорошая погода, — сказал то ли отец, или брат Аи, что следил, как роботы грузят какие-то контейнеры, а прожектор аж из верхней части корабля освещал им площадку. — А ты чего не спишь?
— Не хочется, — сказал Марат. — Вы скоро улетаете?
— Часа через три.
— Ая занята?
— Нет, она не занята. Она внутри. И то ли отец, то ли брат сказал что-то роботу, и робот ответил ему что-то в знак согласия, исчез в отверстии стабилизатора, и Марат мысленно проследил, как лифт поднимает робота в верхнюю часть корабля.
— Ты не занята? — спросил Марат, когда Ая соскочила на землю.
— Нет, не занята, — ответила Ая. — А ты сбежал?
— Сбежал. Вы скоро улетаете?
— Часа через три.
— Тебе надо что-то делать?
— Я уже все закончила и эти три часа у меня свободны.
На поляне валялось много сухого веток, их легко было собрать в кучу, и скоро в небо полетели искры.
— Я не знала, что это так красиво. Можно было бы каждый вечер жечь костры.
— Можно было бы. Но я тоже не знал, что ты прилетела.
— Плохо. Мы бы раньше познакомились и много бы друг другу рассказали.
Марат положил на землю куртку, и они сели рядом напротив огня. Ломали хворост и бросали в огонь.
— Тебе удобно? — спросил Марат.
— Мне хорошо.
— Правда, огонь похож на осьминога?
— Щупальцами, да?
— Щупальцами…
— Удивительно. Огонь живет из своей смерти. Горит, потому что убивает себя. Чем больше, тем быстрее.
— Когда-то в непогоду разводили костры, чтобы путники не сбились с пути.
— А для космического корабля нужно целое солнце. — его трудно разжечь.
Искры уже почти не летели. Огонь горел спокойно, без натуги, а они равномерно подкладывали дрова, чтобы все так и оставалось. Ночь погустела и притихла. Прожектор светил не в эту сторону, и корабль вырезался в его свете четкой монументальной скульптурой.
— У вас такое же небо? — спросил Марат.
— У нас голубее.
— И так же много звезд?
— Иногда даже больше.
— Ты часто смотрела на вечернее небо?
— Я еще не смотрела. Мала была, когда улетали.
— Я просто забыл…
— Всего не запомнишь…
— Просто мне хотелось, чтобы ты это видела собственными глазами, как и я.
— Я еще увижу.
— Нам тогда уже будет…
— Все равно я буду смотреть на небо над головой.
«Наша привычная атмосфера в этом случае становится помехой, из-за нее тот купол над нами не существует в неизменности. Зимой, когда воздух холодный и становится как бы хрустальной оболочкой, звезды светят ясными, но недоступно-холодными глазами — и под теми взглядами ежишься и чувствуешь собственное бескрылье; чтобы весной, когда воздух движется теплым потоком и дух забивает запах влажной земли, звезды напухали, как почки ивняка; чтобы летом, после жаркого дня, звезды отдыхали, как уставшие пляжники.
В первую половину осени, в безлунные ночи, небо становится моим. Оно в это время глубоко темнотой. Я всматриваюсь в небо — и на дне пропасти появляются новые звезды, меньших величин. Потом все сливается в белое пятно. Это не от неподвижности, просто звезды, как капли воды, слились. У меня хорошее зрение, и я собираю много капель.
Я вглядываюсь в белое пятно, в этот конус, обращенный ко мне основою, а вершина его темноватая. Конус втягивает меня своей пустотой; я знаю, что за вершиной его увидел бы тоже конус — и так до бесконечности, и я не верю, что там никто меня не ждет», — думал Марат, наблюдая издали старт.
Тот корабль имел особые стартовые двигатели. Он бесшумно оторвался от земли и медленно поплыл в небо. И Марат знал, что до тех пор, пока не заревут двигатели ускорения, Ая может видеть, как уменьшается костер на Земле, как будто в давние времена огонек маяка для парусника, что покинул гавань.