Корабль в пустоте

– Другой человек умер от передоза и лежит на том самом кладбище, на которое тебя возила Ольга из твоего рассказа. Я было подумала: не ты ли мой новый человек? Ведь зачем-то ты появился в моей жизни, да еще из параллельной реальности, и я, находясь рядом с тобой, не исчезла, как другие, не впала к кому, как Стригунов? К тому же, ты мне понравился, таких в Южноморске нет. Наш потолок – остряк Колюбакин. А вчера, когда мы поднялись в твой номер, мне стало страшно. Недостаточно быть просто рядом с тобой, я могу внезапно сгинуть, когда ты, допустим, выйдешь в туалет. Ведь ты появился из иной, невидимой жизни, нас ничего не связывает. И особенно стало страшно, когда ты уснул, а я нет. Пристав к тебе с сексом, я не только хотела снять напряжение, я подумала, что, если оставить твое семя в себе, то наши реальности сольются, и я рука об руку с тобой выберусь из «болота». Но сначала ты сказал о жене, и это было искренне. Я поняла, что ты не можешь быть моим мужчиной. Ты думаешь, такие женщины, как я, не знают того, что ты сказал о муже и жене? Знают, и все хотят этого. Угроза греха-то меня не очень пугала… Точнее, так: пугала, но ведь я и приехала сюда не праведницей, я грешила с Павлом Трофимовичем, не любя его, а только желая использовать. Потом… вдруг пошли месячные, хотя по срокам было рановато. А значит, твое семя не осталось бы во мне. Наши пути в любом случае разошлись бы. Ты снова уснул, как ни в чем ни бывало, а я снова лежала, думала. Зачем в Южноморске я следила за тобой на улице? Почему везла тебя на кладбище, где лежит Игорь? Это случайность? Или, напротив, знак? Я не спасла Игоря, а потом, в депрессии, отдалась Стригунову, не особо противясь. С ним или с другим – какая разница? Лучше с ним, он не последний человек в городе, ректор универа. Со временем даже привыкла к нему, хотя после секса, в ванной, помогала себе кончить рукой. Но Павел Трофимович полюбил меня, а это для женщины важно. Я по-прежнему не считала его своим мужчиной, но готова была связать судьбу с ним, если он разведется. Даже родить от него ребенка. И вот… Я лежала с зудящей пустотой между ног, заткнутой тампоном, и спрашивала себя: почему в твоей истории у Стригунова тоже был инсульт? И зачем ты приезжаешь в Южноморск и Венецию накануне удара? Тоже случайность? Отчего та, другая я, бросила тебя на кладбище? Может быть, для того, чтобы я настоящая встретила тебя здесь? И узнала, что нужно отличать свои знаки от остальных, искать свой прикол в Реке времен? Я пыталась, глядя в темноту. И тогда я вспомнила, что делала в твоем рассказе, когда Павел Трофимович лежал в Южноморске с инсультом. Я сидела в приемной, ходила за тобой, везла на кладбище… Правильно? Но я не была рядом со Стригуновым. И здесь не хотела. Готова была как его подчиненная, но как человек не хотела.

– То есть, ты поняла, что он – твой прикол? – наконец, догадался я.

– Да. И что я не должна поступить с ним так, как поступила в твоем рассказе, и как поступила бы здесь, не будь разговоров с тобой. Только тогда есть надежда, что я выберусь. Что поставлю себя на прикол. – Она улыбнулась. – У «Оспедале» есть такая «брикола» из двух бревен, видел? Может, это моя?

– Всё правильно, – кивнул я. – Молодец! Ты умная! Всё гениальное просто. Езжай в «Оспедале» к Стригунову. Извини, я оденусь. Позавтракаем здесь? Потом я посажу тебя в здешний «форд», на котором ты доедешь до Площади Рима. А сам закажу такси до «Хилтона».

– Мы расстанемся навсегда? – подняла на меня глаза Лилу.

– Если я тоже выберусь, то никогда, будучи в здравом уме, больше не приеду в Южноморск. Ну, ты понимаешь… А не выберусь, то как знать…

– Южноморск – место встречи попавших в «болото»…

– Знаешь, я почему-то думаю, что, если ты вытащишь Стригунова с того света, то «болото» от тебя отступит. Но одного решения, которое ты сейчас приняла, для этого мало. Ведь всегда можно отыграть назад: когда приедет Зинаида Альбертовна, например… Ты понимаешь, что должна взвалить на себя тяжкий крест? И нести его? Я спрашиваю, потому что еще не поздно поехать со мной.

– Да, понимаю, – тихо сказала она. На глаза ее навернулись слезы. – И постараюсь не отыграть назад.

– Хорошо.

Надевая пиджак, я замер, увидев нечто знакомое.

– Ах, вот как… – промолвил я. – Ну, что ж… Тогда, значит, так. – Я вынул из кармана бумажник, достал оттуда все евровые банкноты и протянул Ольге.

– Зачем? – удивилась она. – На что ты полетишь домой?

– Я уже никуда не лечу. А тебе здесь деньги нужнее. Гляди, – я указал на зеркало напротив, в которое было хотел посмотреться. – Я в нем не отражаюсь. И мелкие волны идут по нему, как рябь. Это значит, что открылся вход.

– И правда – не отражаешься, – со страхом сказала Лилу. – Она на цыпочках подошла к зеркалу, вытянула шею. – И я не отражаюсь. Там, в зеркале, коридор какой-то, – на здешний вроде не похож.

Я кивнул:

– Совершенно не похож. Зато похож на коридор в моей квартире. Я просто войду в нее из Венеции. Мне даже не придется тратиться на такси от аэропорта.

– Повезло, – вздохнула она.