Корабль-призрак

— А вы действительно заплатите мне, минхер Вандердекен? — спросил врач, выдержав короткую паузу.

— Да! — отвечал юноша грозным голосом, отвлекшись от своих мыслей.

Затем доктор продолжил:

— Я могу уже завтра получить деньги, минхер Филипп? Вы задолжали мне один золотой гульден. От денег никогда не следует отказываться.

— Приходите завтра! Приходите, когда хотите, и приносите любой счет! Для вас деньги превыше всего! — отвечал Филипп, презрительно скривив губы.

— Как вам угодно. Когда она умрет, дом и вся недвижимость перейдет к вам и вы, наверное, будете все распродавать. Да, да, я тогда подойду. У вас будет куча денег! Минхер Филипп, я бы охотно приобрел дом, в случае, если он…

Филипп замахнулся, словно намереваясь ударить лекаря, отчего у того слова застряли в горле, и он юркнул в угол комнаты. Придя в себя, Путс примирительно добавил:

— Ну, ну, я имею в виду, когда ваша мать будет похоронена.

— Убирайся, пройдоха! — закричал юноша. Он опустился на окровавленную кушетку и закрыл лицо руками.

Успокоившись, Филипп поднялся в спальню матери. Вдове было лучше. Соседки ушли, чтобы заняться своими домашними делами. Ослабевшая от потери крови, женщина задремала, не выпуская ни на миг руки сына, который сидел подле нее затаив дыхание, погрузившись в мрачные мысли.

Вскоре после полуночи вдова очнулась. Голос ее приобрел былую силу, и она обратилась к сыну:

— Мой дорогой, мой милый мальчик! Я долго держала тебя возле себя как пленника?

— Моя любовь удерживала меня здесь, — отвечал Филипп. — И я не отойду от вас, пока вы не выздоровеете.

— Я уже не поднимусь, Филипп. Я чувствую приближение смерти. О, если бы не было тебя, я с радостью ушла бы из этого мира! Меня преследует рок, и я давно уже молю Бога о смерти.

— Отчего же, мама? — неожиданно обиделся Филипп. — Ведь я делал все, что было в моих силах.

— Да, это так, мой мальчик, да, это так! И пусть Господь благословит тебя за это! Я не раз замечала, как ты укрощал свой горячий нрав и сдерживал ярость, чтобы сохранить мой покой. Даже в те дни, когда мы голодали, ты оставался послушным. Ты, наверное, думал, что я сошла с ума, или считал меня дурочкой, поскольку не понимал моих причуд. Но теперь я хочу высказаться… сейчас же… сейчас!

Вдова откинула голову на подушки и умолкла, затем, набравшись сил, продолжала:

— Я догадываюсь, что временами казалась тебе сумасшедшей. Разве не так, Филипп? Но лишь Богу известно, что в моем сердце хранится тайна, которая слишком тяжела и действительно может свести женщину с ума. Днем и ночью она тяготела надо мной, иссушала мой разум и душу и вот, наконец, хвала Всевышнему, иссушила и тело. Рок победил, Филипп! Я скоро умру. Лишь бы протянуть немного, чтобы успеть высказаться. Ах! лучше бы мне молчать, ведь эта тайна может стоить тебе рассудка, как и мне, Филипп!

— Мама, прошу вас, — взмолился Филипп, — откройте мне эту страшную тайну! Пусть вмешаются и небеса и ад, я не боюсь ничего! Бог поможет мне, а с сатаной я справлюсь и сам!

— Ты отважен и горд, сынок, я знаю, что ты силен духом. Если кто и смог бы вынести всю тяжесть этой трагической истории, так это только ты, мой мальчик. Мой разум оказался слишком слаб. Но теперь мне легче, и я чувствую, что обязана рассказать тебе обо всем.

Вдова замолчала, как бы собираясь с мыслями. Слезы катились по ее ввалившимся щекам. Успокоившись, она продолжала:

— Филипп, я хочу поговорить о твоем отце. Ходят слухи, будто он… будто он утонул в море.

— А разве это не так, мама? — удивился Филипп.

— О, нет!

— Но он же мертв, мама?

— Нет!.. Да!.. То есть нет! — отвечала женщина, закрывая лицо руками.

«Она бредит», — подумал Филипп, но все же спросил:

— Так где же тогда мой отец?

Вдова приподнялась на кровати. Она дрожала всем телом.

— ОН БЛУЖДАЕТ ПРИЗРАКОМ!

Женщина опустилась на свое ложе и зарылась головой в подушки, словно хотела укрыться от собственных мыслей. Филипп был настолько ошеломлен, что не мог вымолвить ни слова. Не в силах побороть страх перед неизвестностью, он наконец, запинаясь, пролепетал:

— А… ваша… тайна… мама? Скорей! Выкладывайте ее!