— Не больше рабы, чем любые другие в истории, — ответил он. — Персонажи, которые я назвал в качестве типичных, всегда находились под контролем провидения — или Бога, если вы предпочитаете этот термин. Воля и интеллект, о которых я говорю, будут действовать эффективнее, они размещены в человеческом черепе благодаря ошибке слепой судьбы или Бога, который, разумеется, если он существует, должен наблюдать за множеством миров и у него нет возможности слишком внимательно следить за каждым индивидуумом, населяющим эти бесчисленные миры. Нет, мозг, о котором я говорю, будет использовать таланты своих слуг более полно и не тратить их зря. Он будет достойно и справедливо награждать их, а когда накажет — наказание будет справедливым. Он не будет рассеивать тысячи семян по воле случая, так что лишь немногие найдут плодородную почву и прорастут. Он будет отбирать немногих, подбирать им почву и следить, чтобы ничто не мешало им расти.
— Такой мозг был бы больше судьбы или, если вы предпочитаете этот термин, Бога, — сказал я. — Повторяю: это кажется мне сверхрабством. Как хорошо для мира, что такого мозга не существует!
— Да, — он задумчиво затянулся, — но, видите ли, он существует.
— Неужели? — Я пытался сообразить, не шутит ли он. — И где же?
— Это вы скоро узнаете… мистер Киркхем, — холодно ответил он.
— Вы меня знаете! — На какое-то мгновение я подумал, что ослышался.
— Очень хорошо, — ответил он. — И тот мозг, в чьем существовании вы сомневаетесь, знает о вас все, что необходимо знать. Он призывает вас. Идемте, Киркхем, пора!
Вот оно что! Итак, я встретил того, кого искал. Они — кем бы они не были — наконец выступили в открытую.
— Минутку, — я почувствовал, как при звуках этого высокомерного голоса, который только что казался мне таким вежливым, во мне просыпается гнев. — Кем бы или чем ни был пославший вас, ни он, ни вы не знаете меня так, как думаете. Позвольте сказать вам, что я не иду никуда, если не знаю, куда и встречаюсь лишь с теми, с кем хочу. Скажите, куда вы хотите меня отвести, к кому и зачем. Тогда я решу, ответить ли мне на то, что вы назвали… гм… призывом.
Он спокойно слушал. И вдруг рука его взметнулась и перехватила мое запястье.
Я встречался со многими сильными людьми, но такого не встречал. Трость выпала из моей парализованной руки.
— Вам уже сказано все, что необходимо, — холодно ответил он. — Вы идете со мной — немедленно!
Он освободил мою руку, и я, дрожа от гнева, вскочил на ноги.
— Будьте вы прокляты! — воскликнул я. — Я иду, куда хочу и когда хочу… — И наклонился, чтобы поднять трость. В то же время он обхватил меня руками.
— Вы пойдете туда, куда хочет пославший меня, и тогда, когда он этого хочет, — прошептал мой собеседник.
Я чувствовал, как его руки обшаривают меня. И не мог освободиться, как будто был котенком. Он нашел маленький автоматический пистолет у меня под левой рукой и вытащил его из кобуры. Так же быстро, как схватил, он освободил меня и сделал шаг назад.
— Идем! — приказал он.
Я стоял, глядя на него и обдумывая ситуацию. Никто и никогда не имел возможности усомниться в моей храбрости, но, на мой взгляд, храбрость не имеет ничего общего с безрассудством. Храбрость означает холодное взвешивание всех особенностей чрезвычайного происшествия, определение того, сколько времени в вашем распоряжении, и затем действия в избранном направлении с использованием всех резервов мозга, нервов и мышц. У меня не было ни малейшего сомнения, что у загадочного посыльного поблизости скрывается множество помощников. Если я брошусь на него, что мне это дает? У меня только трость. А у него мой пистолет, и, вероятно, собственное оружие.
Как бы я ни был силен, он показал мне, что моя сила ничто в сравнении с его. Возможно, он даже рассчитывает на мое нападение, надеется на него.
Разумеется, я не могу позвать на помощь или убежать. Оба эти выхода казались мне не только нелепыми, но — учитывая возможных сообщников — бесполезными.
Недалеко находятся станция подземки и оживленная улица. Там, в ярком свете, я буду в сравнительной безопасности — если смогу туда добраться. Я пошел через парк к Уайтхолл-стрит.
К моему удивлению, незнакомец не возразил, вообще ничего не сказал. Он спокойно шел рядом со, мной. Вскоре мы вышли из Баттери, невдалеке виднелись огни станции Боулинг-Грин. Негодование и гнев мои рассеялись, их место заняла заинтересованность. Абсурдно предполагать, что кого-нибудь в Нью-Йорке можно заставить идти куда-то помимо его воли, когда рядом множество людей и полиция. Немыслимо быть похищенным вблизи станции метро, а если мы попадем в метро, то вообще невероятно. Почему же мой компаньон так спокойно идет рядом, с каждым шагом приближаясь к месту, где моя позиция становится неприступной?
Ведь несколько минут назад так легко было захватить меня. Или почему нельзя подойти ко мне в клубе? Существует множество возможностей выманить меня оттуда.